Бумажный домик

Ведь, в конце концов, разве только для того, чтобы нравиться в прямом смысле слова, современная женщина наряжается, красится, стремится быть стройней, беспокоится о фигуре, об украшениях, о том, чтобы выглядеть молодой и казаться веселой? Нет, конечно. Женщины, возбуждающие безумную страсть у многих или только у мужа, оберегающие свою единственную великую любовь или пускающиеся в бесконечные интрижки, вовсе не обязательно, и даже чрезвычайно редко, отвечают стереотипу дамских журналов. Нет, женщина, которая хочет быть вечно юной, как кинозвезда, увешанной побрякушками, как манекенщица, которая держит фигуру или подрисовывает глаза, как советует журнал мод, скорее старается соответствовать какому-то определенному шаблону, чем нравиться мужчинам, одному или многим. И оборотная сторона медали: эти женщины получают мужчин, которые любят шаблоны, а не женщин.

Мужчина, появляющийся на людях с манекенщицей, которая даже не возбуждает его желаний, показывает, что может нравиться, и демонстрирует свою социальную полноценность. И потому клеймить «засилье эротики» — значит попасться в ловушку социальной мистификации.

Но социальную подоплеку у секса не отнимешь, она присутствует в нем и, как все, что искажает чувства, становится пороком, то есть реальностью. Желание возбуждает не сама женщина, а ее «общественная стоимость». Но желание в конце концов все же прорывается наружу и сообщает эротике, воплотившейся в действительность, но не свободной от фетишизма (мужчина желает женщину, цену которой набивает мода, как можно желать проститутку, переодетую конфирманткой), тягостное уныние и вполне модернистское разочарование.

И если я тревожусь о своих детях, глядя на рекламы, читая журналы или смотря фильмы, то совсем не потому, что так называемая эротика способна пробудить в них преждевременные желания. Нет, я боюсь того, что когда для них придет время желаний и, надеюсь, любви, они ее просто не узнают.

Современная стыдливость

— Так, значит, ты его любишь?

Сильвия — эмансипированная молодая женщина двадцати восьми лет, которая пытается заниматься журналистикой и почитает все современные табу, — отвечает, краснея с викторианской стыдливостью:

— Нет-нет… У меня с ним чисто сексуальные отношения…

Теперь секс стал оправданием для чувства, как раньше чувства были оправданием для секса. Стыдливость осталась стыдливостью, и, услышав мой вопрос, испуганная Сильвия грациозно отпрянула назад, ведь «о таких вещах не принято говорить», точь-в-точь как это сделала бы ее бабушка, если бы ей намекнули, что в своем женихе, студенте политехнического института, она любит не только душу.

Праздник лифчика

Я веду Альберту в «Бон Марше» покупать ей первый лифчик. Несколько взволнованная, но все же не теряя достоинства, Альберта меряет, выбирает. Мы уходим.

Альберта, небрежно:

— Скажи, мама, когда вот так покупают себе первый лифчик, разве не принято… в общем, разве по этому поводу не устраивают что-то вроде маленького праздника?

Массажистка

— Ну и повидала я тел на своем веку, — вздыхает мадам Поль, старая массажистка, вся морщинистая, скрюченная, типичная старая дева. — И знаете что я вам скажу? Бывают пятидесятилетние женщины — расширение вен и кожа дряблая, а под рукой все живет, вибрирует. И совсем девчонки, манекенщицы, натурщицы, а мне кажется, что я массирую вату.

Задумчиво и небрежно:

— Должно быть, странная штука эта любовь…

Добродетель

Как-то в одной женской газете я наткнулась на такую анкету: нескольким знаменитостям, мужчинам, предлагалось ответить на вопрос, что их привлекает и что отталкивает в женщине. На первую часть вопроса ответы были самые разнообразные: эти донжуаны подавали свой голос и за красоту, и за нежность, и даже за интеллект. Но когда речь заходила об отталкивающих чертах, все они сходились на одном: добродетель. Нет ничего хуже добродетели. Вряд ли они при этом ратовали за сварливых, жадных, завистливых или даже неверных жен и любовниц. Конечно, нет. И я прихожу к выводу, методом дедукции, что для современного мужчины добродетель отождествляется со скверным характером и фригидностью. Любопытная эволюция.