- Каким это образом? – невольно вырвалось у Лэйда, - Это же чертов Новый Бангор. Ни один аппарат Попова не донесет сюда сообщения!
Дадди улыбнулся.
- Старая добрая бутылочная почта.
- Ах, вы имеете в виду…
- Возьмите бутылочку какого-нибудь хорошего и недорогого пойла, выпейте ее до дна у камина, а потом…
- Да?
- Разбейте ее вдребезги о каминную доску и крикните во все горло «Я все-таки сделал это, ты, треклятый старый сукин сын! Я все-таки это сделал!»
Лэйд недоверчиво уставился на него.
- И вы…
- Услышу ли я это? – Дадди тихо рассмеялся, - Нет. Конечно же нет. Это же чертов Новый Бангор. Но мне будет приятно представить эту глупую картину.
***
Поздний вечер – благословенное время для лавочника. Выдержав вечерний поток покупателей, более опустошительный, чем нашествие Гутрумова воинства[13] на британские берега, можно наконец позволить себе заняться прочими делами, про которые забываешь за дневной суетой - убраться в лавке, привести в порядок записи, проверить прейскурант…
Лэйд Лайвстоун любил этот час. Недаром в «Большой поваренной книге Хиггса», неукоснительно лежавшей на письменном столе в его кабинете, одно из очерченных карандашом мест гласило: «Убедившись, что жара в печи достаточно и жаркое по-итальянски поспевает в горшочках, джентльмен вправе взять полчаса отдыха и потратить его способом наиболее удобным по его разумению, чтобы вознаградить себя за хлопоты». Лэйд находил это место вдохновляющим и по-библейски мудрым, охотно претворяя его в жизнь – даже в тех случаях, когда не собирался готовить жаркое по-итальянски.
Взгромоздив на крепкие плечи Диогена всю грязную работу, позволив Сэнди выпотрошить внутренности кассового аппарата, пересчитывая дневную выручку, он устраивался в кресле, делая вид, что проверяет гроссбухи, но больше дремал, наслаждаясь той особенной атмосферой вселенского спокойствия, что воцарялась в лавке под вечер, густой и сладкой, как ирландский крем. Больше не приходилось растолковывать дотошным покупателям состав консервированных корнишонов, отражать натиск портовых докеров, вообразивших, будто здесь табачная лавка, выслушивать жалобы миссис Мак-Клотски на мигрень – с таким дотошным перечислением симптомов, что немудрено повредиться в уме. Блаженное, счастливое время…
Далеко не всегда он мог позволить себе блаженное безделье. Бывали вечера – чертовски много вечеров за последние двадцать с лишним лет – когда он, закончив торговлю и проводив последнего покупателя, возвращался в кабинет, украдкой доставал из ящика письменного стола тяжелый револьвер, из тайника под столом – дребезжащую шкатулку, полную инструментов его ремесла – и удалялся прочь из лавки, бросив Сэнди что-нибудь вроде «Ну, пойду потолкую с Вудроу на счет последнего векселя, чтобы он не возомнил себе невесть чего» или «Сегодня в «Глупой Утке» Маккензи устраивает вечер шотландских тостов и, поверьте, я преподам ему такой урок, что на лице его еще нескоро заиграет улыбка!»
За такими вечерами обыкновенно следовали хлопотные, беспокойные ночи, не похожие друг на друга. Бывало, он возвращался еще до полуночи, улыбаясь, раскланиваясь с уличными котами и насвистывая под нос «Мэгги Мэй». Бывало, задерживался далеко за полночь, а возвращался пошатывающейся походкой старика, вымазанный в грязи, ихоре, слизи и собственной крови. Бывало, приходил лишь с рассветом и, не в силах совладать с раздражением и досадой, метался по кабинету из угла в угол, точно запертый в клетку тигр. Бывало…
Черт, он помнил много таких ночей. Чересчур много.
И не собирался отказываться от возможности подремать над гроссбухами, тем более, что Сэнди, закончив звенеть монетами, развернула номер «Серебряного Рупора», забытый в лавке кем-то из покупателей и увлеченно читала вслух заметки и новости, привлекшие ее внимание.
- О! Послушайте, Чабб! Барометры острова продолжают падать, возвещая новые похолодания и повергая синоптиков в откровенное замешательство. Такая погода совершенно нехарактерна для тропических широт в начале весны и в последний раз фиксировалась на острове более сорока лет назад. Вероятно, речь идет о циклоне, который движется над водами Тихого океана по направлению от островов Микронезии, распространяя вокруг себя холодное дыхание. Ну не удивительно ли?
- Уммм-м-мгу… - только и мог ответить Лэйд.
Голос Сэнди Прайс был мелодичнее многих вещей на свете, даже мелодичнее звяканья серебра в кассовом аппарате, он согласен был слушать его часами, и неважно, что она читала – «Луженую Глотку» или даже какой-нибудь скверный дамский роман в мягкой обложке.