Бумажный занавес, стеклянная корона

– Ты что, реально не в теме? Певец такой. Крутой. Богданчик с ним конкурирует типа. Хотя им обоим до меня – как до Луны пешкодралом!

– То есть когда Джоник говорит, что Грегорович перекупил ротацию у Муриева…

Никита нахмурился.

– …ну, это типа западло по нашим понятиям. У Муриева в Олимпийском выступление, ему везде рылом надо светить!

– Рылом светить, – повторил Илюшин, заворожённый этим образом.

– Фейсом торговать, – расшифровал Никита. – Лампочкой Ильича работать. Чтобы все его видели! Чтобы у каждого дворника на слуху! А тут приходит Богданчик и заносит больше бабла. Муриеву – что?

– Что?

– Краник прикрывают. Шиш ему, а не звон венчальных колоколов.

Поймав непонимающие взгляды, Никита снисходительно пояснил:

– Песня у него заглавная с нового альбома. «Звон венчальных колоколов». Считай, рекламу зарубили на корню.

– Так скандал же будет, – вмешался Бабкин. – Если звон прикрутить.

Никита покачал головой.

– С радийщиками ссориться себе дороже. Ты Кацману лишнего ляпнешь, а потом облизывай его со всех сторон, чтобы тебя к ротации пустили. Желающих-то знаешь сколько!

– Кстати, – Илюшин щелкнул пальцами, словно только что вспомнил. – А какие у тебя отношения с Кацманом?

Никита Вороной и глазом не моргнул. Ухмыльнулся только понимающе:

– А, это ты о намеках Джоника! В небо он попал. И не пальцем, а… Я не по этой части. У меня и жена есть!

«Жена и у Джоника есть, – чуть было не сказал Бабкин. – Нынче ее наличие ни о чем не говорит».

– Да и вообще мне бабы нравятся, – разоткровенничался Никита. – Я в юности до них жадный был – страх! Чтобы блондинка, глазки быстрые, губки пухленькие… – Он вытянул губы уточкой. – Ух, люблю таких!

Он хлопнул себя по коленке.

«А жена-то у тебя, однако, брюнетка».

– Как ты с ним познакомился?

– Со Стасом-то? Да на тусе какой-то, уж не помню. Он мужик с пониманием, хоть и пройдоха тот еще. Ну да они все такие.

– Кто – они?

– Кацманы, – простодушно пояснил Никита. – Зинберги эти, Рабиновичи…

Тут он спохватился, что сболтнул лишнего, и уставился на Илюшина взглядом, который должен был изображать ум и хитрость. На практике это выглядело, однако, иллюстрацией к выражению о баране и новых воротах.

– Ты только Стасу не вздумай пересказывать, о чем я тут с вами откровенничаю, – предупредил Никита. – Чтобы все, типа, между нами. Иначе…

– Полная конфиденциальность гарантирована, – успокоил его Макар.

– Чего?

– Расслабься, говорю. Считай, тайна исповеди.

– Ну, священник-то из тебя фиговый! – заржал Вороной. – Слышь, мужик, а ты ведь тот еще ходок! Верно? А я сразу понял! Я своих издалека чую!

Илюшин скромно потупился.

– А с Решетниковым давно друг друга знаете?

– Каким Решетниковым? – озадачился Никита. – А-а, с Андрюхой. Давненько. Он ведь сначала у Олеськи трудился. За связи с общественностью отвечал.

На слове «связи» Вороной двусмысленно ухмыльнулся.

– У Гагариной?

– Ага. Потом еще к кому-то перетек, я уж не помню. Мирок-то наш тесный, хорошие люди на вес золота.

– А Решетников хороший человек? – серьезно спросил Макар.

Никита усмехнулся.

– У нас ведь как: не ворует – значит, хороший. Честный он, вроде. Ты про бывшего Кармелитиного мужа слышал?

– Знаю, что он ее обокрал.

– Как курицу ощипал, в натуре. Если самый близкий человек с тобой такое проделывает, что от чужих ждать! Вот поэтому те, кто тебя не обманет, у нас всегда в цене.

– Ты с ним спал? – светски поинтересовался Макар.

Никита выпучил глаза.

– С кем? С Андрюхой, что ли? Ну, ты даешь! То про Кацмана туфту прогонишь, то про Решетникова… Я же тебе сказал, что не по этой части.

Вороной начал раздувать щеки, ноздри и явно готовился перейти от обиды к стадии «ты меня за кого принимаешь?»

– Слушай, мне вот еще что непонятно, – быстро переменил тему Илюшин. – Если Муриев проплатил ротацию, а Грегорович и в самом деле договорился, чтобы ее отменили, почему не было скандала? Разве директор радиостанции не несет ответственности перед тем, кто заказал эфирное время для своих песен?

Никита широко усмехнулся. Бриллиант сверкнул в зубе.

– Кацман что-нибудь наплел Муриеву в свое оправдание, тот и проглотил. Это как на пиру у царя: нравится, не нравится – ешь, моя красавица. Меня как-то раз супом из медвежатины кормили, у губернатора одного. Эх и гадость! – Никита выразительно скривился. – Но я же, типа, настоящий мужик! Как я откажусь? Да и губернатор этот суп наворачивает так, что щеки трещат. Пришлось есть…

Он вздохнул.

– Тяжело вам, артистам! – проникновенно сказал Илюшин.

– А в другой раз пришлось торт лопать, – пожаловался Вороной. – На свадьбе выступал. Как меня там чествовали, эх! Круче, чем жениха с невестой. Любит меня народ русский! Габрелян, кстати, была фамилия новобрачного. Знаешь такого?

– Директор «Нефтин-инвеста»?

– Он. Сам понимаешь, на свадьбе у сына такого человека от угощений морду не воротят! Поднесли они мне вот такенный кусок торта на тарелке! Смотрю на эти цветы сахарные и чувствую: вот-вот стошнит. Не люблю я сладости! Как боролся с собой, как страдал! Но ел.

– Героический ты человек, Никита! – одобрил Макар.