Бумажный занавес, стеклянная корона

– Ничего, – растерялся охранник. – Она только слезла, тут я на нее и напрыгнул.

– Молодец, – похвалил Кеша. – Тигр. Барс!

Охранник зарделся как девица.

– Какой еще барс… Скажете тоже.

– Снежный. А теперь расскажи про парня.

– Его Борька в оранжерее поймал. Случайно. Он коридоры патрулировал, как вы распорядились…

Иннокентий поймал вопросительный взгляд Грегоровича.

– Распорядился, – невозмутимо кивнул он. – А вы думаете, что раз попросили своих друзей сидеть безвылазно в комнатах, можно расслабиться?

– Поверил я им…

– Ну а я не такой доверчивый, как вы. Так что Боря все правильно сделал.

– Он шаги услышал, – бубнил охранник. – Пошел следом и увидел, как этот ваш в оранжерею заходит. Там его и взял.

– А этот чем в оранжерее занимался? – мрачно спросил Богдан.

– Да вроде как просто шатался туда-сюда.

– Ничего не искал?

Охранник с сомнением покачал головой.

– Не уверен я. Борька точно знает.

– Спросим Борьку, – заверил Кеша. – А теперь отпирай свою конуру.

Охранник с видимым облегчением отлепился от стены и даже осмелился повернуться к Грегоровичу спиной.

Когда он повернул ключ в двери, Богдан решительно отодвинул его в сторону и первым шагнул внутрь. Пленник поднялся ему навстречу с вызывающей улыбкой.

– Ну и на кой черт тебя понесло в оранжерею, Андрюша? – очень тихо спросил Грегорович, пристально глядя на Решетникова.

2

Солнце село, и точно по взмаху дирижерской палочки включились цикады. Мощный хор грянул из кустов. Грегорович слегка поморщился, точно уловив в их руладах фальшивую ноту, и прикрыл створку окна.

– Объясняй, голуба моя, – сказал он, не повышая голоса. – Куда рванула на ночь глядя?

– Свежим воздухом подышать! – хохотнула Кармелита.

Она развалилась на диване и обмахивалась невесть как появившимся в руках веером, время от времени кося блестящим глазом на Кутикова. Тот почтительно застыл возле двери. Кармелита переоделась, сменив болотное платье на черную рубаху и алую юбку в многочисленных оборках, делающую ее пышные бедра еще шире.

– А ну кончай этот цирк! – разозлился Богдан. – Что за монпансье с конферансами ты тут устроила?!

– Монпансье, малыш, это леденцы такие, – ласково сказала женщина.

Грегорович придвинул стул и уселся верхом.

– Ты уйти хочешь? – совсем другим тоном спросил он. – Я тебя не держу. По-человечески ведь попросили: помоги, расскажи что знаешь. А ты со мной, как с каким-то… – Грегорович поискал слово, не нашел и махнул рукой.

Кармелита села, одернула зашелестевшую юбку.

– Кутиков! Сверни-ка мне косячок, будь зайка.

Она кивнула на столик, где уже лежала приготовленная пачка сигарет и трава в пакетике.

Иннокентий вопросительно посмотрел на босса.

– Я тебе шею сейчас сверну, а не косячок, – пообещал Грегорович. – Нашла время для дури.

– Расслабиться мне надо, – жалобно протянула Кармелита. – Все меня ругают! Никто меня, бедную, не любит, никто не пожалеет, не приголубит… Ох, горюшко мое горькое.

– Опять юродствуешь?

– И не начинала, – ухмыльнулась женщина.

Она протянула руку к столику, достала из пачки сигарету. Камердинер уже стоял возле нее, склонившись и услужливо поднося зажигалку. Кармелита затянулась и прикрыла глаза. Сосредоточилась. Мысленно слепила из дыма длинную кошачью лапу и этой лапой тронула Кутикова за плечо. Ну-ка, милый…

– Богдан Атанасович, я отлучусь на минутку, – озабоченно сказал Кеша, прислушиваясь к звукам из-за двери. – Кажется, на охране опять что-то…

Богдан кивнул, и камердинер исчез.

Отлично. Полдела сделано.

Женщина открыла глаза и посмотрела на Грегоровича в упор.

Тот ждал.

– Сорвать мне кое-что нужно было в твоем саду, – сказала она наконец, выпуская дым. – Объяснять не стану. Все равно не поймешь.

– Ты уж попробуй!

– Пустое дело, – отрезала Кармелита. – И потом, тебя не касается.

– В моем доме человека убили, а меня не касается?! – взвился Богдан.

Женщина молча докурила сигарету и сразу потянулась за второй.

– Кто убил-то? – спросила она, как ни в чем не бывало.

– Я откуда знаю?

– Знаешь, знаешь! – засмеялась Кармелита.

От этого смеха Грегоровича передернуло.

– Много ты всего знаешь, а мне не говоришь, – напевно проговорила женщина. – А ведь я твой друг, Богданчик, и плохого тебе не желаю. Поделился бы со мной наболевшим. Облегчил бы душу. Душа, она ведь как птица – с грузом не полетит.

Богдан провел рукой по мигом вспотевшему лбу. Странное дело: в комнате прохладно, а его в пот бросило.

– Люди работают, – нехотя выговорил он. – Ищут. Опрашивают всех.

Язык почему-то с трудом ворочался во рту. Кармелита сидела напротив, и на миг Грегоровичу показалось, что ее фигура расплывается в клубах дыма. Юбка эта красная пламенеет, рубаха черная – словно столб дыма из нее поднимается. Не женщина, а костер. И кудри, кудри по плечам льются текучей смолой, расплавившейся от жара.

Снова жар! Тьфу ты, черт!

– Поговорю я с твоими мальчиками, – успокоительно пропела Кармелита. – Все им выложу, как на духу. Доволен?

Она встала, вскинула руки, унизанные браслетами, и развела в стороны, точно собираясь поклониться.

– Прямо сейчас! – попросил Богдан.

– Сигаретку только докурю.

– Врешь ведь.