Бумажный зверинец

Есть другие симулякры, где она старше. У некоторых гораздо выше разрешение. Но это мой любимый. Он напоминает мне о лучших временах, когда мир еще не изменился безвозвратно.

В тот день, когда я снял этот симулякр, мы наконец смогли сделать онейропагиду достаточно маленькой, чтобы разместить в корпусе, который можно переносить на плече. Позже это стало прототипом Carousel Mark I, нашей первой успешной бытовой камеры для симулякров. Я принес его домой и попросил Анну попозировать. Она стояла рядом с освещенным солнцем крыльцом целых две минуты, а мы говорили о том, как прошел ее день.

Она была идеалом в том смысле, в каком идеальны все маленькие девочки в глазах своих отцов. Ее глаза загорелись радостью, когда она увидела, что я дома. Она только что вернулась из дневного лагеря и была готова рассказывать всевозможные истории и задавать самые разные вопросы. Она хотела, чтобы мы пошли на пляж, – запустить нового воздушного змея, а я пообещал помочь ей с недавно приобретенным набором для светокопирования. Я очень рад, что мы успели заснять ее тогда.

Этот день был одним из лучших в моей жизни.

* * *

Анна Ларимор:

Последний раз мы с отцом виделись после того, как мать попала в аварию. Позвонил его адвокат, так как я не стала бы отвечать на звонки отца.

Моя мать была еще в сознании, но постоянно отключалась. Другой водитель уже умер, а она висела на волоске, но было ясно, что шансов нет.

– Почему ты не можешь простить его? – спросила она. – Я ведь простила. Жизнь человека не одномерна. Он любит меня. И любит тебя.

Я ничего не ответила. Просто сжала ее руку. Он зашел, и мы разговаривали с ней, но не друг с другом, а еще через полчаса она заснула и никогда больше не проснулась.

Но, по правде говоря, я готова была простить его. Он выглядел старым – это то качество, которое дети замечают в своих родителях самым последним, – и в нем чувствовалась какая-то болезненность, которая заставила меня засомневаться в своей, может, чрезмерной жесткости. Мы молча вышли из больницы. Он спросил, остановилась ли я уже где-нибудь в этом городе. Я ответила, что нет. Он открыл пассажирскую дверь, и я, засомневавшись на секунду, села в машину.

Мы приехали домой, который остался точно таким же, каким я его помнила, хотя и не была дома уже многие годы. Я сидела за обеденным столом, а он разогревал замороженные обеды. Мы вели осторожную беседу, точно так же, как когда я оканчивала школу.

Я спросила его о симулякре моей матери. Я решила для себя никогда не снимать и не хранить симулякров. У меня совершенно нет того благосклонного отношения к ним, как у остальных людей. Но в тот момент я подумала, что поняла, чего хотят все люди. Мне захотелось, чтобы частичка моей матери всегда была рядом со мной, как хоть какой-то знак ее присутствия.

Он протянул мне диск, и я поблагодарила его. Он предложил мне воспользоваться проектором, но я отказалась. Я хотела некоторое время сохранить собственную память о матери, прежде чем компьютерные экстраполяции нарушат мои собственные воспоминания какими-то постановочными кадрами.

(И так случилось, что я ни разу не воспользовалась этим симулякром. Вот, вы потом можете посмотреть, чтобы понять, как она выглядела. Но все мои воспоминания о матери совершенно реальны.)

Когда мы закончили ужинать, было уже поздно, и я пожелала ему спокойной ночи.

Я поднялась к себе в комнату.

И увидела семилетнюю себя, сидящую на кровати. На мне – той – было это ужасное платье, которое я, по всей видимости, вытеснила из своей памяти: розовое, в цветочках, а волосы были перевязаны бантом.

– Привет, меня зовут Анна. Приятно познакомиться.

Итак, многие годы он хранил вот это: наивную, беспомощную карикатуру. Когда я отказывалась с ним разговаривать, он включал эту замороженную копию и созерцал эту тень потерянной веры и утраченных чувств? Он использовал эту модель из моего детства, чтобы фантазировать о тех разговорах, которые мог бы вести со мной? Может, он даже изменил ее, чтобы убрать капризность и добавить побольше слащавой преданности?

Я почувствовала себя оскорбленной. Та маленькая девочка была, без сомнения, мною. Она вела себя, как я, говорила, как я, смеялась, двигалась и реагировала на все, как я. Но она не была мною.

Я выросла и изменилась, и я приехала поговорить со своим отцом, как взрослый человек. Но теперь я обнаружила, что часть меня была взята и заключена в этой штуке, часть, которая позволяла ему делать вид, что он имеет какое-то отношение ко мне, отношение, которое совсем не нужно было мне и которое даже не было настоящим.

В моем сознании всплыли образы тех голых женщин в его кровати из далекого прошлого. Я наконец поняла, почему они так долго являлись мне в кошмарах.