Бумажный зверинец

Руфь бесшумно кладет телефон на стол, дотягивается до ящика, чтобы взяться правой рукой за рукоятку вселяющего уверенность Глока-19. Только тогда она слегка поворачивается, чтобы взглянуть на монитор, где транслируется видео с камеры безопасности, установленной прямо над дверью.

Она чувствует себя очень спокойной. Регулятор хорошо делает свое дело. Пока нет смысла выпускать адреналин.

Посетительница – женщина старше пятидесяти лет, в синем кардигане с короткими рукавами и белых штанах. Она ищет кнопку звонка у двери. Ее волосы настолько черны, что, скорее всего, крашены. Похоже, что она китаянка: худая, миниатюрная, зажатая и нервная.

Руфь успокаивается и отпускает пистолет, чтобы нажать кнопку, отпирающую дверной замок. Она встает и протягивает руку:

– Чем я могу вам помочь?

– Вы Руфь Ло, частный детектив? – В акценте женщины слышны, скорее, оттенки мандарина, а не кантонского или фуцзяньского диалекта. Возможно, она практически никак не связана с местным китайским кварталом.

– Да, это я.

Женщина кажется удивленной, как будто Руфь выглядит несколько не так, как она ожидала:

– Сара Динг. Я думала, что вы китаянка.

Когда они пожимают друг другу руки, Руфь смотрит Саре прямо в глаза: женщины примерно одного роста – пять футов четыре дюйма. Сара следит за собой, но ее пальцы тонкие и холодные, как когти птицы.

– Я наполовину китаянка, – говорит Руфь. – Мой отец – кантонец во втором поколении, моя мать была белой. Мой кантонский весьма посредственный, и я совсем не знаю мандарина.

Сара садится в кресло напротив стола Руфи.

– Но у вас офис в таком месте.

Та пожимает плечами:

– Много врагов. Многие некитайцы чувствуют себя очень неуютно в китайском квартале. Они сильно выделяются из окружения. Поэтому для меня безопаснее работать здесь. Кроме того, здесь самая низкая арендная плата.

Сара утомленно кивает.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне с моей дочерью. – Она двигает по столу папку.

Руфь садится, но не берет папку.

– Расскажите мне о ней.

– Мона оказывала эскорт-услуги. Месяц назад она была убита в своей квартире. Полиция считает, что это ограбление, возможно, замешана банда, и у них нет никаких зацепок.

– Это очень опасная профессия, – говорит Руфь. – Вы знали, что она этим занимается?

– Нет. После университета у Моны начались трудности, а мы никогда не были так близки, как… Как мне бы хотелось. Мы думали, что последние два года ее дела пошли на лад, а она говорила нам, что работает в издательстве. Очень трудно узнать своего ребенка, если ты не смогла стать той матерью, которая ей нужна. В этой стране совсем другие правила.

Руфь кивает. Знакомые стенания иммигрантов.

– Сожалею о вашей утрате. Но, скорее всего, я ничего не смогу сделать. Большинство моих дел связано со скрытыми активами, неверными женами и мужьями, страховым мошенничеством, проверкой биографических данных – вот такими вещами. В прошлом я работала в органах в отделе по расследованию убийств. Я знаю, что следователи довольно тщательно ведут свои дела.

– Но это не так! – В голосе женщины слышатся гнев и отчаянье. – Они думают, что она обычная китайская шлюха и умерла просто по глупости или же связалась с какой-то китайской бандой, которая не стала бы трогать нормальных людей. Моему мужу настолько стыдно, что он даже не вспоминает ее имени. Но она моя дочь, и она мне дороже всего, что у меня есть.

Руфь посмотрела на нее. И почувствовала, что регулятор подавляет в ней чувство жалости. Жалость может привести к принятию весьма скверных деловых решений.

– Я все думаю, что наверняка был какой-то признак, который я не заметила, и что можно было как-то сказать ей, что я люблю ее. Если бы я только не была такой занятой, чуть более готовой проявить излишнее любопытство, копнуть поглубже, пусть даже она и причинила бы мне боль. Я с отвращением вспоминаю, как со мной общались следователи, – как будто я трачу их время, – но они пытались этого не показать.

Руфь не стала объяснять, что все следователи в полиции используют регуляторы, которые делают невозможным тот тип предубеждений, о котором говорила Сара. Вся суть регулятора состояла в том, чтобы сделать работу полицейских в условиях постоянного стресса более привычной и обыденной, чтобы они меньше полагались на догадки, эмоциональные импульсы и позывы принимать решения исходя из скрытых предубеждений. Если полиция утверждает, что это насилие, связанное с организованной преступностью, то у нее на то достаточно оснований.

Она ничего не сказала, потому что женщина перед ней страдала от душевной боли, а вина и любовь были настолько перемешаны в ее лице, что она решила заплатить за поиски убийцы своей дочери, чтобы хоть как-то попытаться оправдать себя – мать, дочь которой занялась проституцией.

Ее гнев и беспомощность смутно напоминают Руфь о чем-то, что она давно пыталась забыть.

– Если я даже найду убийцу, – говорит она, – вам от этого легче не станет.