Бунин, Дзержинский и Я

С молодостью ушло обаяние добродушной распущенности, бестактности, проявился заурядный ум, малые образованность и духовность. Вспоминается вздох одного из великих князей в адрес невест и жен, прибывавших к русскому двору из Германии: «Эти немецкие принцессы с узеньким миросозерцанием и придворной церемонностью здесь не на месте». (Это замечание в абсолют возвести нельзя: достаточно вспомнить Екатерину II или великую княгиню Елизавету Федоровну (Элла), урожденную принцессу Гессенскую и Рейнскую, основательницу и настоятельницу Марфо-Мариинской обители в Москве.) И все же очень часто в семье Романовых русские женщины теснили в сердцах мужчин законных иностранок. Издавна считается, что великие князья Романовы – шалопаи и бонвиваны – заводили любовные связи на стороне исключительно из-за скуки. Впрочем, цитируем фрейлину А. А. Толстую: «Боязнь скуки преследует кошмаром наших великих князей, и эта боязнь идет за ними из детства в юность и к зрелому возрасту становится обычной подругой их жизни. Только этим я могу объяснить некоторые связи, возникающие во дворце и принимающие невероятные размеры…» И дальше. «Великие князья, – это уже утверждает современный автор, – уподобляясь ангелам, избрали своим земным раем Императорское театральное училище, которое придворные и офицеры между собой чаще всего называли «придворным гаремом», ибо именно оттуда, особенно из балетного отделения рекрутировались любовницы великих князей». В словах этих есть правда, но есть и ставший штампом душок презрения. Его при желании учуять можно и в характеристике Смольного института: «Все русские императоры и императрицы осыпали этот институт своими милостями. Они интересовались личностью воспитанниц и часто посещали их». Остается добавить, что и из Смольного рекрутировались любовницы. А если заглянуть еще в более отдаленные времена, то таким же гаремом окажется и русский крепостной театр. Не считая нужным обелять всех поголовно великих князей, просто князей и графов и нашего героя, великого князя Константина Николаевича, который, конечно, тоже был очарован балетными феями и утонченными смолянками, напомним все же читателю: сколько прекрасных, долгих, серьезных отношений возникло в этих так называемых «придворных гаремах». Дело не в гаремах, а в чувствах, которым были подвластны люди. Так это происходило в дивном романе графа Шереметева и актрисы Прасковьи Жемчуговой, в любви молодого Николая I к талантливой восемнадцатилетней травести Варваре Асенковой, сыгравшей Корнелию в «Короле Лире», Офелию в «Гамлете, ставшей первой Софьей в «Горе от ума», первой Марьей Антоновной в «Ревизоре». Так это случилось у брата Александра II великого князя Николая Николаевича и балерины Числовой, которых пытались разъединить всеми мыслимыми и немыслимыми способами, даже тогда, когда у них подрастали двое сыновей-получивших фамилию Николаевых и служивших впоследствии в лейб-гвардии Конно-Гренадерском полку, и две дочери. В этой любви было немало упоительных и романтических страниц. В шестидесятых годах, в бытность Николая Николаевича Главнокомандующим Санкт-Петербургским военным округом в Красном селе, где проводились лагерные сборы и маневры, был построен театр. Здесь шли спектакли и балетные дивертисменты. Конечно, танцевала и Числова, обязанная это делать, как артистка труппы Императорских театров. Прошли годы. Николай Николаевич состарился, жил на покое, Красносельский театр тоже состарился и требовал ремонта. Поставили леса и обнаружили, что одна из женских головок в архитектурных медальонах была портретом балерины Числовой. Сохранилась даже подпись, которую трудно было издали разглядеть…

Большую часть уходящего века мы замалчивали тайну пленительного искусства балерины Матильды Кшесинской, которой поклонялись в начале века не только титулованные балетоманы, но и широкий зритель, балетные критики, великие танцовщицы последующих поколений. Мы не жалели слов для хулы в адрес «наложницы», «любовницы», «женщины, необходимой для здоровья Наследника престола», впоследствии императора Николая II. Ее обвиняли в меркантильности, черствости, хитрости, притворстве. Ей не могли простить знаменитый петербургский особняк, «дворец Кшесинской», якобы подаренный царем.