Бунтарь (ЛП)

Я не сумасшедшая. Я просто женщина во власти своих невероятно взбесившихся гормонов. Мое тело запрограммировано реагировать подобным образом на любого мужчину, похожего на Зейна.

Образ мокрых плавок, облегающих большую выпуклость в бассейне на прошлой недели, всплывает в моем мозгу, и я не могу не думать о том, насколько он большой там, внизу. Очевидно, под тканью скрывается нечто внушительное…

Скользнув рукой под пояс леггинсов и, крепко зажмурив глаза, я прикусываю губу и делаю то, чего раньше никогда не делала — фантазирую о том, кого действительно знаю.

В другое время обычно это некий воображаемый сексуальный парень, не существующий в этой вселенной, но чудесным образом удовлетворяющий все мои физические и умственные потребности, потому что ум — самый большой половой орган женщины.

Я провожу пальцем между скользкими складками, направляю его вниз и проникаю глубоко внутрь себя с таким отчаянием, которого никогда не испытывала до сих пор. Бедра дрожат, клитор набухает, и движения моих рук пробуждают к жизни каждую частичку меня.

Это чувствуется потрясающе, но чего-то не хватает.

Я располагаюсь в центре кровати, сосредотачиваясь, концентрируясь на удовольствии, пока мои пальцы заняты работой. Прикусив зубами нижнюю губу, я становлюсь ближе с каждым лихорадочным мгновением.

По…чти…

И… замираю, когда слышу звонок в дверь. Спрыгнув с кровати, я натягиваю штаны, разглаживаю рубашку и мчусь прямиком к двери.

— Привет, Зейн. — Я краснею.

На пороге дома Рут стоит Зейн. И краснею еще больше. Мои щеки горят жарче, чем полуденное солнце Флориды.

Он протягивает руку, сжимая мой телефон.

— Ты забыла.

— О… Спасибо. Я действительно ценю это. — Ох, а не могла бы я говорить не так официально?

На экране отображается текст сообщения от тети Рут:

Буду поздно ночью. Мы с девочками доберемся на такси. Не жди!

Я качаю головой, широко улыбаясь, и закрываю сообщение. Социальная жизнь тети Рут более захватывающая, чем моя, и я не знаю, смеяться мне или плакать по этому поводу.

— Что смешного? — Зейн изучает мою улыбку, как будто она редкая и завораживающая.

— Ничего. — Я убираю телефон за спину. — Тетя Рут сегодня вечером будет танцевать польку со своими друзьями. Я просто нашла это забавным.

— Забавно, потому что ей семьдесят пять лет, или забавно, потому что тебе — треть ее возраста, а ты сидишь дома, ничего не делая, в то время как она развлекается?

— Это вечер вторника, — издеваюсь я. — Не надо на меня наезжать за то, что я осталась дома во вторник вечером.

— Что происходит в этот день? Я не в курсе событий в межсезонье. — Зейн чешет свой левый висок.

— Это должно произвести на меня впечатление?

Уголки его губ приподнимаются.

— Я бы мог многое сделать, чтобы произвести на тебя впечатление, Далила, если бы захотел. Но не думаю, что ты справишься с этим, поэтому я пощажу тебя.

— Пожалуйста. — Я закатываю глаза.

— Почему ты так раскраснелась? — Зейн прижимает к моей щеке ладонь, но я отталкиваю ее. — Ты заболела?

У меня отвисает челюсть, и я не знаю, что ответить. Я плохая лгунья. Всегда была.

— Что ты делала, когда я постучал? — спрашивает он.

— Ты позвонил в дверь.

— Нет, сначала я постучал. Несколько раз. И я знал, что ты дома, поэтому продолжил стучать. А потом, когда я позвонил в дверь, ты вылетела сюда, выглядя растерянной.

— Внутри жарко, — лгу я. Ужас. — Наверное, кондиционер сломался.

Зейн смотрит через мое плечо на полуоткрытую входную дверь, где наружу просачиваются потоки холодного воздуха и окутывают нас на ступеньках.

— Ты плохая лгунья, Далила. — Зейн проходит мимо меня и оказывает в доме Рут.

— Что ты делаешь? — Я иду за ним. — Ты не можешь просто войти сюда. Если кто-нибудь скажет Рут, что ты был в ее доме, у нее будет истерика.

— Не беспокойся о Рут. Она будет поздно, верно? Никто не видел, как я вошел. Все нормально.

Зейн прямиком идет на кухню и открывает потайную дверь кладовой рядом с холодильником.

— Что ты делаешь теперь? — спрашиваю я. — И откуда знаешь дорогу на кухню Рут?

— Когда перестраивалось здание клуба, Рут проводила здесь все собрания ассоциации домовладельцев, — поясняет он. — И до того, как она решила возненавидеть меня, я приходил и помогал ей с содержанием дома. Делал то, что она не могла сделать. Вешал шторы. Передвигал мебель. Все в этом роде. Я знаю каждый сантиметр этого дома.

— Да? Я этого не знала. — Я слежу, как Зейн вытаскивает пачку печенья с написанной от руки этикеткой, которую я не могу разобрать. — Рут вовсе не ненавидит тебя. Что это?

— Пастичотто, — говорит Зейн с испанским акцентом, сунув одно в рот. Он жует, затем слизывает сахарную пудру с пальцев. — Печенье из Испании. Моя бабушка делала такое в детстве, и Рут всегда держит их в своей кладовой. Она заказывает их в европейской пекарне в Нью-Йорке. И платит хорошие деньги, чтобы его доставляли свежим. Хочешь одно?

Я отрицательно качаю головой.

— Почему бы тебе не заказать их для себя?