Бунтарь

Остатки Легиона Фальконера нашли прибежище в редколесье на холме Генри за позициями бригады виргинцев Джексона. Кроме легионеров, здесь собрались бойцы прочих частей, сражавшихся под началом Эванса. По его приказу они образовали жалкую оборонительную линию, обращённую к Булл-Рану. Шансов на то, что их стойкость подвергнется новому испытанию, было немного. Они находились достаточно далеко от тракта, и янки было не до них. Хотелось пить, но воды не было.

Доктор Дэнсон извлёк пулю из ноги Адама Фальконера легко и без хлороформа:

— Ты — везунчик, Адам. Главные кровеносные сосуды и кость пуля не задела. Первое время возможна лёгкая хромота, дамы будут в восторге. А через десять дней хоть танцуй.

Он полил рану ляписом, перевязал и занялся полковником. Пулю из мускулов живота он достал без затруднений, с рукой пришлось повозиться.

— Сын удачливее вас, Вашингтон, — Дэнсон воспринимал полковника, как соседа, а не как командира. — В строй вернётесь не раньше, чем через шесть недель.

— Шесть недель?!

Фальконера-старшего до сих пор трясло при мысли о том, что с его Легионом сделал Старбак при попустительстве Бёрда. Полковник горел жаждой мести. Мести не Бёрду (того он считал дураком), мести Старбаку, который стал для полковника живым воплощением неудачного дебюта Легиона. Вместо марша к славе под началом самого Фальконера подразделение было бито в непонятной стычке на задворках ещё до начала основного сражения. Легион потерял кучу амуниции и около семи десятков бойцов. «Около», потому что точного числа никто не знал. Старбак, как выяснилось, пропал.

Доктор Дэнсон слышал, что Старбака взяли в плен, но говорили и другое:

— Парнишка из роты «Б» божится, что Старбака убили, — поведал лекарь, накладывая на повреждённую конечность Фальконера шину.

— Так ему и надо. — прокомментировал полковник с кровожадностью, извинительной для человека, рану которого только что терзали без всякой анестезии.

— Отец! — укоризненно сказал Адам.

— Сам бы его пристрелил, честное слово! Он убил Ридли у меня на глазах!

— Отец, прошу тебя!

— Вот ответь мне, Адам, почему ты всегда на стороне Старбака против меня? Для тебя, что, семейная солидарность — пустой звук?

Пристыжённый Адам молчал.

— Как ни печально, Адам, твой друг — чёртов убийца. Эх, и ведь не скрывал он своей гнилой натуры, не стеснялся хвастать кражей и распутством, а я, глупец, доверился ему. Как же, он — друг сына! А из-за моей доверчивости погиб Итен. Клянусь, сын, я этому Старбаку собственными руками шею сверну, попадись он мне!

— Не собственными. По крайней мере, не в ближайшие полтора месяца. — уточнил доктор Дэнсон.

— К чёрту, Билл! Я не могу оставить Легион на полтора месяца!

— Руке нужен покой, — увещевал его Дэнсон. — Покой и соответствующий уход. В противном случае неизбежна гангрена. А гангрена, Вашингтон, — это смерть.

К орудийному грому примешался винтовочный треск, — это виргинцы Джексона здоровались с врагом. На плоском гребне у дома Генри завязался бой. Пехота федералов, в рядах которой батареи южан пробивали кровавые бреши, обошли пушки с боков, вынудив отступить. Артиллеристы северян спешно устанавливали орудия, чтобы вести по пушкам конфедератов фланговый огонь. Грунт вокруг батареи капитана Имбодена, законника, ставшего артиллеристом, был изрыт вражескими снарядами так, будто здесь поработала сотня зверски голодных свиней в надежде полакомиться трюфелями. Большая часть картечи глубоко зарывалась в землю, взрываясь там без вреда для пушкарей-южан. Большая часть, но не все. Один из зарядных ящиков взорвался от прямого попадания, да наводчик соседнего орудия получил в живот осколок жестяного контейнера. Многих артиллеристов сняли застрельщики северян. Капитан Имбоден сам встал к орудию, наравне с рядовыми заряжал картечь с ядрами, дёргал шнур, сея смерть в надвигающихся шеренгах синей пехоты.

В клубах дыма плыли знамёна. Звёзды и полосы теснили конфедератские три полоски. Теснили, пока Томас Джексон, бережно спрятавший Библию в седельную суму, не решил, что пора остановиться. И флаг остановился. Остановился там, где люди Джексона, стоя насмерть в дыму, с удивлением убеждались в том, что изматывающая муштра не прошла даром. Благодаря ей среди воя картечи и свиста пуль, среди воплей раненых и стонов умирающих, среди ужасов растрощенной плоти они методично скусывали картузы, заряжали, одевали капсюли, целились, стреляли. Сражались. Страх сковывал тело, но выучка превозмогала страх, а тот, кому они были обязаны этой выучкой, благосклонно качал бородой, и они стояли, как каменная стена, перегородившая гребень.

Каменная стена, о которую, словно об волнорез, разбивались одна за одной волны атакующих.