Бунтарь

Это было неправильно. Виргинцев Джексона, как и прочих южан, должно было унести, как песчинки, синее море наступающих северян. Ведь битва была южанами проиграна. Но виргинцы этого не знали, и сражались, и даже продвигались помалу вперёд. И страх уходил, свивая гнездо в сердцах северян, терявшихся, не знающих, как им сокрушить каменную стену. А южане шаг за шагом отвоёвывали землю, покрытую обожжённой тысячами пыжей травой. Федералы оглядывались, выискивая взглядом подкрепления.

Подкрепления шли к северянам. И к южанам тоже. Борегар, наконец, понял, что его план постигла участь всех планов, ибо план и жизнь — вещи разные, а потому торопливо перебрасывал к холму Генри свежие части с правого крыла. Его оппонент генерал Макдауэлл, раздражённый ослиным упрямством южан, не желающих признать его очевидной победы, посылал на холм полк за полком на поживу картечи капитана Имбодена, а также «Матфея», «Марка», «Луки», «Иоанна» вкупе с пулями стрелков Томаса Джексона.

Настоящее сражение, которое северяне считали выигранным, только началось.

Началось, потому что минул час манёвров, обходов и фланговых атак, настала пора драки лоб в лоб. На гребне не было естественных укрытий. Ни деревьев, ни бугров, ни канав. Он представлял собой ровную площадку, где правила смерть. Люди заряжали и стреляли, падали и умирали, богохульствовали и умирали, а на смену им в объятия смерти торопились новые. Уроженцы Нью-Йорка и Нью-Хэмпшира, Мэйна и Вермонта, Коннектикута и Массачусетса палили по уроженцам Миссисипи и Виргинии, Джорджии и обеих Каролин, Мэриленда и Теннеси. Раненые корчились, убитые валились, ряды смыкались, полки таяли, а ружья выбрасывали клубы дыма под яркими знамёнами. Северяне не могли отступиться, ибо только эта горстка южан отделяла их от победы, от захвата Ричмонда, после которого Конфедерация лопнет, как гнилая тыква. Южане отступить не могли, потому что только чувствительное кровопускание могло удержать проклятых северян от нового вторжения на священную суверенную землю Юга.

И люди, исполненные решимости победить, истребляли друг друга под яркими знамёнами, трепыхавшимися от шальных пуль, не от ветра. Истребляли, не в силах превозмочь. Шанс на победу был бы у той из сторон, чьи пушки смогли бы привести к молчанию вражеские. Орудия и тех, и других стояли открыто: ни окопов, ни габионов, ибо никто из генералов не собирался драться на голом гребне холма Генри. Обслугу пушек ничто не защищало от ружейного огня, а отвести батареи, чтобы палить с безопасной дистанции, было некуда. Крохотным был пятачок на вершине, крохотным. Пехота бросалась в атаки на пушки, но её косила неумолимая картечь и безжалостная шрапнель. Когда солнце достигло зенита, виргинский полк, одетый в синие мундиры из трофейного сукна, поспел в помощь обороняющимся на левый фланг. Виргинцам поставили задачу: заставить замолчать батарею северян. И они пошли. Их форма была синей, а красно-бело-синий флаг Конфедерации в задымленном неподвижном воздухе ничем не отличался от красно-бело-синего флага Союза. Артиллеристы Севера, раздевшиеся до мокрых жилетов, с чёрными лицами, на которых пот прочертил белые полоски, с руками в ожогах от горячего металла орудий, приветствовали виргинцев дружескими криками и махали им, приняв за свою пехоту, посланную прикрыть батарею с фронта.

Выйдя во фланг и приблизившись на дистанцию пистолетного выстрела, виргинцы остановились.

— Цельсь!

Приклады легли к обтянутым синим сукном плечам. Артиллеристы поняли ошибку, но было поздно, развернуть орудия они не успевали.

— Пли!

Цепь огней проклюнулась сквозь рваную завесу дыма. Сотни пуль простучали по стволам пушек, глухо впились в дерево передков и лафетов, отозвались стонами в плоти людей и лошадей. Сорок девять из пятидесяти батарейных коней погибли, немногие пережившие залп артиллеристы кинулись наутёк. Виргинцы двинулись на батарею с ножами и штыками наголо.

— Поворачивай пушки! Шевелись!

— В атаку!

Северяне контратаковали. Пушки отбили обратно, только поздно: орудийная обслуга погибла или разбежалась. Одна батарея замолчала, на других из-за огня застрельщиков оставалось всё меньше артиллеристов.

Конфедераты теснили противника, и, в надежде исправить этот непорядок, командование северян направляло в мясорубку на холме Генри новое и новое пушечное мясо.

Туда же держал путь и Джеймс Старбак. Он ехал не за трофеями, которые его генерал мог бы положить к ногам президента. Он ехал выяснить, что же творится в этом задымленном аду. «Выясни, Старбак! — приказал ему Ирвин Макдауэлл, — Выясни и доложи!» Бригадный генерал послал с тем же поручением ещё шестерых офицеров, поехать самому у него и мысли не возникло. Откровенно говоря, от порученцев он хотел не анализа ситуации, а хороших новостей. Он хотел, чтобы адъютанты вернулись и успокоили его: всё в порядке, мы побеждаем.