Бунтари не попадают в рай

Со Стеллой вечно так – мнит себя всесильной супер-женщиной, поэтому мне то и дело приходится обламывать ее гонор. Я делаю это с умом и довольно мягко, поэтому в большинстве случаев она уступает без боя.

Но иногда на нее накатывает какая-то иррациональная принципиальность, и она упирается, что называется, рогом. В таких случаях любые споры бесполезны. Стелла просто перестает меня слышать. Пока сама не поймет, что была не права, фиг ей что докажешь. Так что, находясь в отношениях с этой бестией, я волей-неволей прокачиваю не только навыки ведения переговоров, но и терпение. Я не лгу: моя выдержка прямо на глазах крепчает.

Поэтому, когда в половине седьмого раздается звонок в дверь, я совершенно не удивляюсь. Значит, в этот раз Стелла решила поступить по-своему: притащить пожитки на собственном горбу, чтобы в очередной раз доказать, какая она независимая.

Ох, жопой чую, что такими темпами поседею я очень рано. Ведь жизнь с Кац, скорее всего, будет напоминать сидение на пороховой бочке. Она только с виду ангел, а на деле – та еще дьяволица. Кровь пьет и душу наизнанку выворачивает. И это все с невинной улыбочкой на губах. Но уж лучше неспокойно и с ней, чем спокойно и без нее. Без нее мне вообще ничего не нужно: ни деньги, ни будущее, ни даже жизнь.

Отворяю дверь и только собираюсь выдать что-то вроде: «Ну что, довольна собой? Галочку в графе «самостоятельность» поставила?», однако при виде Стеллы слова комом застревают в горле, и всякое желание острить напрочь улетучивается.

Она стоит передо мной и дрожит всем телом. Огромные голубые глаза распахнуты на пол-лица, а в них застыл панический ужас, покрытый тонкой пеленой влаги. Стелла не плачет, но, очевидно, близка к этому.

– Что случилось? – спрашиваю хрипло и еле слышно, потому что дурное предчувствие мертвой хваткой сдавливает мне горло.

Спрашиваю, а сам боюсь услышать ответ. Ведь еще никогда я не видел Стеллу такой испуганной и потерянной.

Она тяжело и как-то рвано вздыхает, а затем вибрирующим от волнения голосом выдает:

– Ты один?

– Да…

Я ошарашенно пячусь назад, а она шагает в квартиру и торопливо захлопывает за собой дверь. И только тогда я замечаю, что ее ладони и пальцы, виднеющиеся из-под длинных рукавов джинсовки, вымазаны бурой кровью.

– Что случилось? – повторяю громче.

От нервов сосет под ложечкой, а ощущение роковой неизбежности продолжает нарастать. Еще чуть-чуть – и я просто захлебнусь им.

– Я… – Стелла поджимает губы и по ее лицу одинокой градинкой прокатывается слеза. Девушка спешит утереть ее рукой и нечаянно оставляет на щеке кровавый мазок. – Я убила отчима, Глеб.

Ее слова пробивают мне грудь навылет.

Отяжелевшее сердце, кажется, перестает трепыхаться. Сокращается медленно, с паузами, едва-едва проталкивая разжиженную кровь по венам.

Секунды исчезают в пучине времени, а все стою и ошеломленно таращусь на Стеллу не в силах выдавить и слова. Беспомощно барахтаюсь в зыбком состоянии эмоционального шока и онемело ловлю губами воздух.

– Как? – мне приходится буквально выталкивать из себя звуки. – Как это произошло?

Она молчит и смотрит куда-то мимо меня. При этом выглядит неестественно отстраненной, будто ее душа решила погулять и покинула тело.

– Стелла? – произношу чуть громче. – Как это случилось?

– Он распсиховался и начал меня душить, – надтреснутым голосом отзывается она. – А я ударила его утюгом.

– Так, может, он жив? – выпаливаю с надеждой. – Просто отключился?

– Пульса не было. Я попала ему в висок.

Это хреново.

Это, блин, очень и очень хреново!

– Ладно-ладно, – хватаюсь за голову и принимаюсь мерить шагами коридор. – Мы… Мы сейчас пойдем в ментовку и обо всем расскажем. Это ведь была самооборона, верно? Ты как могла спасала за свою жизнь… Стелла? Стелла, ты тут?

Я останавливаюсь и, обернувшись к ней, вдруг замечаю, как девчонка рассеяно пытается стереть красно-коричневые разводы с ладоней. Трет сначала медленно, а потом жестче и быстрее. Скребет ногтями кожу, царапая ее до крови, и плачет. Плачет без единого всхлипа. Слезы просто беззвучно текут по ее мертвенно-бледному лицу.

Стелла такая потерянная и неживая, что от взгляда на нее внутри меня рвется какая-то потаенная струна, о существовании которой я не догадывался. Девчонка отчаянно раздирает свою кожу, а я не могу отделаться от ощущения, будто и мне больно тоже. Будто это меня полосуют ногтями по живому.

– Прошу, хватит, – подлетаю к ней и хватаю за запястья. – Хватит себя истязать! Это была самооборона, слышишь? Мы докажем это! Непременно докажем!

– У меня почти нет следов побоев, Глеб, – голос Стеллы сухой и хрустящий, как высушенная на солнце листва. – Только разбитая губа и ушибленный затылок. Они не поверят в версию самообороны.

– Но ты сказала, что он тебя душил! – настаиваю я.

Она горько усмехается и, слегка задрав подбородок, демонстрирует толстый ворот шерстяного свитера:

– Да. Но доказательств у меня нет.

– Ну и что? Плевать, что нет следов на шее! Того, что есть, достаточно! Ты же не должна была ждать, пока он тебя убьет!