Бунтарка и Хозяин Стужи

Заметив, как стражник ринулся к нам, покачала головой, останавливая, и выдернула юбку из дрожащих пальцев мачехи.

— А знаете, что еще жестоко? Запирать беспомощного ребенка в сумасшедшем доме!

Стелла не нашлась, что ответить. Всхлипнув, спрятала лицо в ладонях, и затряслась от глухих рыданий.

Зато сказала Арлетта, зло и гневно:

— Ты никогда нас не любила. Нет… ты нас ненавидела! Ревновала к отцу, втайне проклинала, что мы стали его семьей, и теперь радуешься, что завтра твой любовник убьет Душана!

— Он мне не любовник! — Я вспыхнула, ощутив, как к щекам приливает кровь, а скорее даже — огонь.

— Как же просто для тебя оказалось вычеркнуть нас из своей жизни. Два дня — и уже все забыла, — каждое слово Арлетты, как ядовитое жало, вонзалось в самое сердце. — Говорят, твоя мать была милосердной. Говорят, у нее было большое доброе сердце… И твоей отец был хороший. Заботливый и добрый. Он любил нас… Ты ни на кого из них не похожа. Ты, Ливия, — другая. Такая же, как и те, которых ты якобы ненавидишь, но с одним из которых теперь с радостью делишь постель! Мама, пойдем!

Она потянула Стеллу за руку, но та замотала головой и забормотала, что никуда отсюда не уйдет.

— Ливия, доченька, ты должна помочь… Должна… Не бросай нас…

Тут уже стражник не выдержал и приблизился. Помог зареванной вдове подняться, а точнее, попросту сам поставил ее на ноги.

— Я проведу вас, норра, — сказал спокойно, но твердо, и, несмотря на сопротивление Стеллы, повел к карете.

Бросив на меня последний взгляд, злой и колючий, Арлетта побрела за матерью, а я стояла и смотрела им вслед, чувствуя, как из глубин души поднимается настоящая вьюга из таких противоречивых эмоций и чувств.

* * *

С чтением в тот день так и не сложились. Мы сразу вернулись в замок, в спальню Фабиана. Пока шли обратно, брат молчал, а стоило нам остаться вдвоем, как он набросился на меня с вопросами:

— Лив, я ничего не понимаю… Что происходит? Это правда? Снежный собрался казнить Душана? За что?!

За что…

Ну вот какой дать ответ десятилетнему ребенку на этот короткий, но такой сложный вопрос?

— Душан ко мне… приставал, — осторожно произнесла я, чувствуя, как щеки снова начинают пылать. — А Снежный это увидел. — Я тут же попыталась соскочить со скользкой и болезненной для меня темы: — Думаю, что таким образом, через Душана, он решил наказать и Стеллу. За то, что отправила тебя в дом сумасшедших.

— Раз приставал… — Брат воинственно сжал кулаки. И губы поджал, как делал всегда, когда сильно злился. Вот только в глазах, детских и ясных, читались неуверенность и страх. — Значит… и… поделом ему!

Отношения Фабиана со сводным сестрой и братом были… Хотя нет, их вообще не было. После трагедии на горке Фабиан превратился для них в невидимку. Это раньше, еще когда был жив папа, они иногда с ним нянчились, а однажды Душан даже заступился за него перед соседскими мальчишками.

Но то давно было. Кажется, уже в прошлой жизни. А потом сводный брат превратился в назойливую муху, липнущую ко мне при любой возможности.

— А пятьдесят ударов… это много? — раздался тихий голос мальчика.

Для Душана? Я мысленно усмехнулась. Да он и после десяти не встанет! А уж после пятидесяти… Не уверена, что во Вдовьей реке вообще будет необходимость. Разве что, чтобы избавить Стеллу от хлопот, связанных с похоронами.

Эта мрачная шутка, промелькнувшая в мыслях, мне и самой не понравились. Как и ощущение чего-то темного, поселившегося внутри, не дававшего вздохнуть полной грудью, мешавшего ощущать в себе солнечную силу.

— Лив?

— Я не знаю, много ли. Не знаю…

Некоторое время мы просто сидели возле камина. Фабиан, глядя на рассыпающееся искрами пламя, я, прижимая к груди дурацкую книгу и вспоминая, вспоминая, вспоминая…

Говорят, твоя мать была милосердной. Говорят, у нее было большое доброе сердце…

Слова Арлетты задели за живое, но не настолько, чтобы заставить меня сломя голову броситься к Снежному и молить о снисхождении. Можно подумать, они нас любили! Или беспокоились о нас, считали своей семьей… Нет, после смерти отца мы с Фабианом сразу стали для них чужими, обузой и досадным дополнением к наследию Селландов.

Стелла никогда этого не скрывала. Она и к Арлетте, мне иногда казалось, особо не была привязана. Но Душана она любила, и почему-то именно вид мачехи, побитой кошкой сжавшейся на земле, плачущей навзрыд от безысходности и отчаянья, застыл перед глазами.

Вот от чего я никак не могла избавиться.

— Ну как там мои голубчики? — В комнату, улыбаясь, вошла Дорота. В руках у нее был поднос под золоченой крышкой, напоминающей половинку солнца, а на щеке виднелись следы муки. При виде нас улыбка исчезла с ее лица. — Что это с вами? Выглядите так, будто кто-то умер.

— Еще нет, но завтра умрет. Душан, — проинформировал Дороту брат.

Несколько секунд она стояла, глядя на нас расширившимися от удивления глазами, а потом воскликнула:

— Что это вы такое говорите?! — Оставив поднос на столе возле окна, быстро подошла к нам.