Бунтарка и Хозяин Стужи

– Не было бы Фабиана. Вас, моих самых любимых. Моего безграничного счастья. Думай об этом, когда тебе снова захочется поволноваться. Или вспоминай, как переживала я перед встречей с родителями.

Я невольно улыбнулась. Оказывается, бабушка с дедушкой перед встречей с ней волновались не меньше. Мама считала, что подвела их, они – что подвели ее, когда отпустили с тем хитрым ларгом. Именно поэтому до последнего откладывали разговор с дочерью. А после нашего с Хьяртаном поцелуя на приеме в их честь, ставшем еще и помолвкой, рассказали, как все было. Почему они слепо доверились эрцгерцогу и чувствам мамы. Почему так легко отпустили.

Оказывается, брак Снежного и Солнечной, их притяжение – самое сильное. До войны такой союз считался благословенным и нерушимым, потому что помимо чувств пару объединяла такая разная, но сильная магия, а дети, рожденные в таком союзе, сочетали в себе обе стихии и становились особенно одаренными. Увы, подобное притяжение было редким, зачастую снежная магия отторгала солнечную, и наоборот. Но если они находили единение, такие узы были нерушимы.

Была и обратная сторона у этой связи: зависимость и «питание» от солнечной магии. Эрцгерцог злоупотребил тем, что могло стать самой большой силой – единством и счастьем, которые могли бы у него быть, и использовал маму для подпитки, чтобы становиться сильнее.

– Мы ошиблись, Оллина. – Я как сейчас помню тот разговор на балу и слезы в глазах бабушки. – Как же жестоко мы ошиблись… Скажи, ты сможешь нас простить?

Тогда было много слез и столько же счастья. Мама на балу действительно не задержалась – почетные гости очень быстро покинули празднество вместе с дочерью и, как я потом узнала, проговорили всю ночь. Они были искренне счастливы, что снова ее обрели, но еще больше – что обрели нас. Нас с Фабианом признали наследниками дочери князя Фолькона, а уж сколько надарили подарков… кажется, дед с бабушкой решили завалить нас подарками за все упущенные годы. Я же просто радовалась их любви и вниманию, а еще больше – тому, как они приняли мою маму и ее любовь с отцом.

Пробыли гости в Эрнхейме недолго, около недели, и было решено, что до моей свадьбы мама с Фабианом останутся в Драэре, а потом поедут в Фолькон. Туда же собирались и мы с Хьяртаном – в свадебное путешествие на самое теплое и красивое Бирюзовое море.

Вспоминая те дни, я с трудом сдержала слезы счастья. Волноваться сразу перехотелось, и я порывисто обняла маму.

– Спасибо, – выдохнула искренне.

– За что, доченька?

– За то, что нашла нужные слова. За то, что ты рядом со мной…

Этот день и правда никогда не был бы таким без моей мамы. Никогда не стал бы настолько нежным, настолько ярким, исполненным волнения и предвкушения… Конечно, когда я садилась в карету, что должна была пройти сквозь портал и выехать уже на центральной площади столицы, у главного храма, я все равно переживала. Понравится ли Хьяртану платье? А я в нем?

Нашла о чем тревожиться! Но тем не менее…

Платье – пожалуй, единственное, что он не видел перед свадьбой. Платье и меня в нем, потому что все остальное контролировал: по его мнению, наша свадьба должна быть идеальной.

– Самая восхитительная женщина в мире заслуживает самой прекрасной свадьбы, – сказал он, когда я призналась, что меня устроила бы тихая церемония в кругу семьи. Разумеется, я понимала, что королевская свадьба такой быть не может, но меня и правда устроила бы. На нашей же только приглашенных было пятьсот человек, включая почти всю знать Драэра и Фолькона.

К алтарю меня вел дед. Между застывших в рядах гостей, глядящих на меня, под органную музыку, по лепесткам, разбрасываемым маленькими красавицами в белоснежных платьицах. Себя я едва ощущала, глядя на Хьяртана. Самый прекрасный в мире мужчина в военной форме, невероятно красивый, застыл у алтаря, дожидаясь меня. Кажется, я выдохнула, только когда наши пальцы соприкоснулись, а он произнес:

– Ты прекрасна, моя бунтарка.

Даже если бы он этого не сказал, я бы почувствовала, а не почувствовала – так увидела бы. Восхищение и любовь в его глазах были сродни моим, и они согревали меня так, как не могло бы согреть самое сильное пламя. Мой Снежный и стал для меня тем пламенем, как бы парадоксально это ни звучало. Тем огнем, от которого я вспыхивала, словно факел, стоило нашим взглядам столкнуться, а губам соединиться в поцелуе.

Как сейчас, когда его пальцы нежно скользнули по моим, надевая на палец кольцо, а мои, чуть дрожа, – по его.

– Объявляю вас мужем и женой! – торжественно произнес верховный служитель Богини-матери. – Можете поцеловать невесту.

Когда Хьярт откинул фату и коснулся моих губ окончательно присваивающим, властным поцелуем, говорящим: «Моя навсегда», мир перед глазами поплыл, а кровь превратилась в жидкий огонь. Этот жидкий огонь заставлял гореть весь оставшийся день – и на праздничном обеде, когда гости произносили многочисленные тосты, и во время нашего первого танца – едва соприкоснулись наши пальцы, как меня словно магией ударило до самого сердца.