Бунтарка (СИ)

Не могу понять, почему такой сиплый голос: от крика или от трехнедельного молчания. Там, в комнате, мне было спокойно, безопасно и тихо. А сейчас… Меня отравляют собственные эмоции, мерзкие воспоминания и ненависть к себе.

— В отпуске, — говорит он, перекладывая еду из сковороды в тарелку. — Точнее, твоя мама в отпуске, а отец…

— Со своей шлюхой, — выплёвываю я, подрываясь на ноги. — А меня, значит, оставили с нянькой. Отличный расклад!

— Куда собралась? — прилетает мне в спину, когда я хочу вернуться в комнату и зарыться в свою постель. Останавливаюсь, прикрывая глаза с такой силой, что вижу разноцветные круги. — Всё-таки хочешь поиграть? Тогда беги быстрее, а то я уже закончил.

— Вали из моего дома, — поворачиваюсь я, рявкая, но врезаюсь носом в его грудь. — Ай! Идиот… — срывается с языка, когда я хватаюсь за нос.

— Дай посмотрю, — он тянет ко мне свои руки, по которым я шлепаю.

— На себя посмотри! — когда убираю руку от носа, замечаю пятна крови. — Поверить не могу… — шепчу про себя, подойдя к раковине, чтобы умыться. Нос немного немеет, но кровь капельками стекает в мою ладонь. — Чего тебе нужно? Пришёл поиздеваться? — спрашиваю я, ополаскивая лицо в холодной воде. — Так давай, начинай! Рассказывай, какая я сука, — не дожидаюсь его ответа. — Чё, молчишь? Язык проглотил? Кстати, как там твоя актриса? На стену не лезет, что ты завтраки готовишь психованной и неадекватной уродине?

— Ишь, как прорвало… — удивленно изрекает Бессонов, и я оборачиваюсь, окинув его яростным взглядом. — Значит, ты принципиально с родителями не разговариваешь?

— Я принципиально не переношу тебя на дух! — выключаю воду и взяв несколько салфеток, прижимаю их к своему носу. — Проваливай, Бессонов, пока я не разбила что-то об твою самодовольную морду.

Открываю верхнюю тумбу, достав аптечку. Перебираю лекарство и медицинские принадлежности, найдя пластинку с успокоительными. Выдавливаю на ладонь три таблетки, и хватаю стакан.

— Это что ещё такое? — моё запястье грубо перехватывает рука Бессонова и он разворачивает меня к себе. — Поэтому ты такая отмороженная была, да? Что это, я спрашиваю? — он едва сдерживается, чтобы не сорваться на повышенный тон.

— Валерьянка это, психованный! — вырываю руку, когда он позволяет это сделать. Кирилл бросается к аптечке, а я закидываю разом все пилюли в рот, проглатывая без воды. Когда Бессонов поворачивается, очевидно, прочитав другое наименование на пластинке, я пожимаю плечами. — Память плохая на названия.

Он кивает, непонятно чему и странно ухмыляется, нервно закусывая губу.

— Прости меня, Лиса, — неожиданно выпаливает Кирилл, сделав ко мне шаг. Проникновенно заглядывает в глаза, из-за чего я теряюсь.

— Уточни за что, — дергаю бровью.

— Да вот за это… — он обволакивает меня руками, прижимает меня бедрами к столешнице. Я оказалась безоружна против такого внезапного нападения.

Он хватает меня руками за скулы, болезненно сдавливая лицо, нажимая на болевые точки. Рот приоткрывается, а его два пальца прорываются в глотку так внезапно и глубоко, что меня сразу же скручивает от рвоты.

— Сама додумалась обдалбываться или подсказал кто? — фыркает надо мной Бессонов, пока я корчусь над раковиной, сплевывая.

— Больной… Ублюдок, — кашляю я, и открыв кран, пью воду из ладошки.

— Садись завтракать, — он прикасается к моему плечу, которое я брезгливо отдергиваю. — Прекращай ерепениться, иначе действительно будем воевать.

— Иди в жопу, Бессонов, — зло говорю я, посмотрев на аптечку. — И верни мне успокоительное.

— Чтобы ты из себя снова сделала овощ? — скалится он, пряча пластинку в карман своих спортивных штанов.

Наблюдаю за ним и снова чувствую в груди обжигающую ярость, которая тупой болью режет по сердцу. Бесит, как же он меня бесит!

— Тебе какое дело? — с вызовом смотрю в его глаза. — Думаешь, припёрся, закрыл дверь и можешь здесь командовать? Когда будешь актрису вертеть на своём хую, тогда и открывай рот, мудила. Я не нуждаюсь в помощи. Усек, Бессонов? Просто отвали от меня.

Он смотрит на меня так, словно хочет замуровать с тем самым Тутанхамоном и облегченно выдохнуть, избавившись разом от всех проблем. Довольно хмыкаю, когда мои слова отпечатываются тихой злостью на его лице, но парень молчит.

Что же, пилюли успокаивали зашкаливающие эмоции, которым не было выхода. Теперь, видимо, Бессонов хочет принять этот удар на себя.

Не завидую. Я в ярости. Я в отчаянье. Я в ужасе… Либо я приму успокоительное, либо разнесу в хлам этот дом и ненароком прибью Бессонова. Первое, конечно, лучше, но от второго тоже не откажусь.

— Мы не спали, — говорит он, когда уже выхожу из кухни. — Хотел привлечь твоё внимание и остепенить. Глупо получилось.

— Да мне плевать, — иду в комнату.

Запираюсь изнутри. Задергиваю шторы. Сажусь на кровать и открываю тумбу, рассматривая пластинку успокоительных. Задумываюсь. Смотрю на лекарство и губы начинают труситься, зрение замаливают слезы… Перед глазами вспышками проносятся воспоминания того вечера, когда он, мерзкая тварь, меня насиловал.

Ручка двери дергается.