Бунтарка (СИ)

— Тебе нужно поесть, Лиса. Открой дверь, — он стучит в дверь. — Нам не стоит ссориться. Давай просто поговорим. Я же вижу, что тебе нужна помощь.

— Себе помоги, — шепчу я.

Выдавливаю на ладонь таблетки, и схватив бутылку воды, запиваю их.

— Лиса? — его рука тяжело опускается на дверь. — Открывай, либо я вынесу эту гребанную дверь.

— Вынесешь мою дверь — вынесу тебе мозги, — фыркаю, залезая под одеяло.

Как только моя голова касается подушки, я расслабляюсь и прикрываю глаза. Вот так значительно лучше… Мешает только звук ключа в замке и вломившееся животное в мою комнату. Раздраженно взвываю, накрываясь одеялом.

Матрас прогибается, когда Бессонов садится рядом.

— Давай поговорим, Лиса.

— С Богом поговори. Говорят, он отвечает всем нуждающимся… — шепчу я.

— Я тебя сейчас за хвост оттаскаю, Лиса. Прекращай мне дерзить, — несмотря на его угрозу, говорит мягко и даже хмыкает.

Он играет со мной, и это раздражает.

— Живодер… — едва шевелю губами, ощущая усталость и желание поспать.

Да… Вот так. Во сне мне спокойно и нет никаких тревог.

Одеяло слетает с моей головы, а Бессонов нависает надо мной. Спокойно смотрю ему в глаза, едва ощутимо дернув губы в насмешке.

Кирилл внимательно меня рассматривает и хмурит свои грозные брови. Обводит взглядом мою комнату, а затем смотрит на меня волком.

— Когда проспишься — тебе конец, Лиса. Выдеру!

Глава 21.3 Лисий капкан

Мой бок онемел. Перекатываюсь на спину, но что-то меня удерживает. Щекой прижимаюсь к горячему телу, а в шее неприятно тянут мышцы от неудобной позы. Открываю глаза, утыкаясь взглядом в его грудь. Он слишком близко. Сердце пропускает болезненный удар.

— Наконец-то. Я уже начал подозревать, что ты не Лиса, а настоящая медведица — отправилась в зимнюю спячку, — раздается смешок мне в макушку.

— Пусти, — дергаю плечом.

Он неохотно отпускает, и я откатываюсь на край кровати. Голова шумит от легкой боли, а во рту настоящая сахара. За окном уже вечер… Значит спала я и впрямь довольно долго. Таблетки хоть и помогают успокоиться, но имеют и побочный эффект — вырубают меня почти на целый день.

Мой взгляд цепляется за тумбу. Причем чистую тумбу, на которой аккуратной стопкой стоят несколько книг и кувшин воды со стаканом. Приподнимаюсь, наливая себе в стакан воды и осматриваю чистую комнату, вылизанную до неузнаваемости. Он рылся в моих вещах?

Первая волна гнева разбивается об солнечное сплетение, сбивая моё дыхание. Со звоном отставив пустой стакан, открываю верхний ящик тумбы… И ничего не обнаруживаю. Предсказуемо. Он точно облазил каждый угол дома, чтобы лишить меня последнего шанса оставаться в собственном рассудке.

— Где лекарство?

— Я смысл твои колеса с унитаз. В доме находятся только успокоительные чаи из ромашки и мелиссы. Тебе заварить? — до бесстыжего легко спрашивает Бессонов, словно, не замечая моего гнева.

Я поднимаюсь и сажусь, нервно растирая своё лицо. Устало упираюсь локтями в колени, ощущая дикую усталость. Всё-таки от долгих снов я устаю больше, чем от мойки пола на СТО, заляпанного мазутой.

— Какой же ты… — шепчу я, зарываясь пальцами в волосы, но не нахожу слов. Их слишком много, а говорить нет сил. Язык словно онемел. — Зачем ты лезешь ко мне? — задаю риторический вопрос себе под нос, пытаясь понять его очередную игру, правил которой не знаю.

— Помнишь, я как-то сказал: когда ты станешь моей — больше не отпущу? — напоминает он мне слова того рокового вечера, который позже перевернул мою жизнь вверх-дном.

— Я похожа не зверушку? — огрызаюсь, повернувшись к нему. — Или вещь личного пользования?! — взрываюсь я, откидывая одеяло.

Меня снова накрывает эмоционально…

— Ты похожа на девушку, которой нужна помощь, — он перехватывает меня за плечи, не позволяя встать. — Расскажи мне, что происходит с тобой. Где ты взяла колеса? Родители сказали, что ты не выходишь из дома.

— Где беру, там уже нет! — шиплю, дергая плечами. Кирилл укладывает меня на спину и прижимает к своему боку, утыкаясь носом мне в макушку.

— Это хорошо, что уже нет. Несколько дней будет штормит эмоционально, но все уляжется. Обещаю… Вместе мы справимся.

— Запихни свои обещания в свою жопу, Бессонов, — бью по его груди, и ворочаюсь по постели. — Ненавижу тебя!

— Знаю, Лисичка. Я уже давно с этим смирился, — бесконтрольно замахиваюсь в желании стереть его ухмылку с лица. Пощёчина прилетает знатная, шумная. На мгновение замираю и затаиваюсь, ожидая в ответ… Как в тот вечер.

Бессонов несколько секунд смотрит в мои глаза, которые точно широко раскрыты от шока, а затем гортанно смеется, сбивая меня с толку. Мои губы дрожат, а лицо моментально заливается слезами от унижающей обиды. Почему он смеется? Что смешного? Почему он не злится так, как я?

— Тебе нужно хорошо поесть, чтобы бить мои щеки, а не гладить, как сейчас, — он убирает мои волосы, прилипшие к мокрым щекам. — Давай хотя бы поужинаем? Даже страшно предположить, когда ты в последний раз ела.