Буратино - правда и вымысел. Часть 3. Чугунные крылья Икара

В общем, сон был тяжёлый, очень тяжёлый.

А пока наш герой метался в постели, переживая тяжкий сон, небезызвестный в городе шарманщик Карло очнулся ночью в холодной луже. Голова у него болела так, как не болела даже с тяжелейшего похмелья. Отчего наш музыкант натужно застонал. Но никто не откликнулся на стенания несчастного Карло, и музыкант остро прочувствовал выражение о гласе вопиющего в пустыне. Только надменный газовый фонарь свысока взирал на кричащего в луже человека, и ему было наплевать на человеческую беду. И родилась в душе шарманщика мысль о мести.

— Собака, — копошась в холодной воде, сказал Карло, — коляску завёл, кучера-убийцу…

Он вылез из лужи, встал и с трудом побрёл к своей шарманке.

— Разве же это кучер, — рассуждал он, поднимая с земли музыкальный инструмент, — это не кучер, это же зверская морда какая-то. Где же это видано, так больно людей арапником по башке молотить. Да ещё кулаком. Ох, как больно, — чтобы уменьшить боль, Карло подержался за свою голову. — И главное — кого?! Родного папку, собака! Ну да ничего, сынок разлюбезный. Папка у тебя тоже не лыком шит, не лопухом подтирается. Хоть и в колясках и не ездит, золотых часов не имеет, а уж отомстит, не позабудет. Глянь, а?! Вырастил такую животную тварь. Как с батькой обошёлся. Ну да ничего, отольются ещё кошке мышкины слёзы.

С этими словами и необыкновенной решимостью в сердце Карло Джеппетто отправился навстречу восходу, то есть в восточную часть города, туда, где проживали люди бедные и всякий остальной сброд. И уже через полчаса он стоял перед покосившейся лачугой и молотил в дверь.

— Кто? Кто тама? Чего вы там ломитесь? — доносился из-за двери испуганный голос, голос известного нам человека.

— Открывай, — грубо потребовал Карло, — а то убью.

— А вы кто? — лепетал затворник, готовый плакать. — Прекратите так шибко бить в дверь, что же это такое?!

— Гости мы, — отрекомендовался шарманщик, — открывай дверь, а то выбью её и так тебе морду раскурочу, своих не узнаешь.

— Я полицию позову, — всхлипнул обитатель покосившейся лачуги и хрипло простонал: — Полиция, караул, убивают.

Но его призыв о помощи не был услышан ни полицейскими, ни соседями, ни даже тощей крысой, что жила под досками пола.

— Вот я уже сейчас выламываю дверь, — пообещал Карло, — и тогда готовься, я тебе такую полицию сделаю… Я даже не знаю, что я с тобою сделаю.

— Ой, да что же это такое происходит, — запричитал хозяин жилища и, набравшись храбрости, заблеял козлом. — Полиция, убивают! Убивают, что же это такое творится, я не понимаю. Человека убивают прямо в его собственном доме.

— Прекрати орать, придурок, это я, Карло Джеппетто, — произнёс шарманщик.

— Синьор шарманщик? — с некоторым облегчением спросил человек из- за двери.

— Да-да, дурья морда, это я. Открывай. Разговор есть.

— А какой у вас ко мне разговор в это время, ведь ночь на дворе.

— Утро уже, рассвет скоро. Откроешь ты мне дверь или я так и буду тут торчать?

— А вдруг это не вы?

— А кто же, идиот?

— Ну, я не знаю, может, грабитель какой? — предположил обитатель хибары.

— Ха-ха, — засмеялся шарманщик и тут же поморщился. — Ох, голова у меня болит. Какой, к чёрту, грабитель, у тебя, дурака, кроме крысы ничего нету.

— А вы не могли бы, синьор шарманщик, отойти чуть-чуть от двери.

— Это ещё к чему?

— А я погляжу на вас в щёлку. Если это вы, сразу отопру.

— Ты, свиное анальное отверстие, или ты мне откроешь дверь, или я её вышибу. После чего я вышибу тебе мозги, зубы и выдавлю глаза.

— Ой, мамочки!

— А ещё через рот вытащу тебе твой мешок, который у нормальных людей называется желудок, и забью тебе его в зад для лучшего пищеварения. Ты меня понял?

— Да, понял. Кажется, вы и вправду тот, за которого себя выдаёте, — сдался сиделец и открыл дверь.

Шарманщик вошёл в тёмную и вонючую конуру и произнёс:

— Ну и воняет тут у тебя. А ну-ка зажги свет какой-нибудь.

Обитатель лачуги несколько секунд копошился в темноте, пока, наконец, комнатушку не озарил хилый свет лучины.

— Ты так и ходишь в одном ботинке? — спросил Карло, усаживаясь на ящик и поудобнее укладывая свою деревянную ногу.

— Я в темноте не смог найти другой, — ответил Джузеппе Фальконе.

— Хватит брехать, уродец. Я тебя помню ещё сопляком, у тебя тогда были сопли, драные штаны вроде этих, что сейчас на тебе, и неизменно один ботинок. Время идёт, а ты всё такой же.

— А чего вы ко мне припёрлись, синьор музыкант? — спросил Джузеппе.

— Я слыхал, что ты одно время ошивался с моим сынком?

— Ой, — только и смог произнести Фальконе.

— Вы с ним были в кентах, говорят?

— Ой, мама.

— Обтяпывали всякие грязные делишки, поговаривают?

— Брешут, — Джузеппе мелко перекрестился, — истинный крест, брешут.

— Да не вибрируй ты, а то в морду дам, — пообещал Карло.

— Ой, да за что же? Я с ним давно уже никаких дел не имею. Ни-ни… Что вы… Он человек опасный.

— Ладно-ладно. Про опасность — это понятно, ты давай рассказывай, где он сейчас ошивается. Дельце у меня к сынку имеется.

— Оно понятно, — закивал головой Фальконе. — Как же отцу с сыном да дел не иметь. Родная кровь, она, как говорится, зовёт.