— А ты послушай, может быть, на пользу пойдет! Полушкин за длинным рублем гонится, а ты за славой! Как же, на собраниях хвалят, в газетах пишут!.. Струсил, что Генка тебя может обогнать. Тебя, а не нас! Понял? Ты только о себе печешься. Как бы славы твоей не поубавилось, как бы Сашенька после этого не разлюбила…
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал Виктор. Сон у него, действительно, как рукой сняло. — Пусть маленько и зазнался. Но неужели ты веришь, что соревнование как-то повлияет на Заварухина? Это выше моего понимания.
— Куда спички сунул? — Платон прикурил и некоторое время молчал. Был виден только вспыхивающий огонек папироски. — Знаешь, Витька, это нелегко объяснить. Я сам только начинаю сейчас понимать. Помнишь, когда на дорогу воду пустили. Мне этот случай надолго запомнится… Когда удалось, когда машина с лесом пошла, меня вдруг обуяла такая радость, точно сам, а не кто-то другой придумал воду пустить… Кидаю вместе со всеми шапку, кричу ура!.. А потом вижу, стоит Генка. Покуривает себе и такой спокойный, спокойный, точно его все это не касается… И жалко вдруг стало Генку и обидно за него. Подошел, спрашиваю, ты что — не рад? Он только плечами пожал, не понял даже…
— Я что-то тоже не совсем понимаю, — подал голос Виктор. — Причем тут шапки эти? Какая здесь связь с соревнованием?
— Самая простая. Соревнование должно пробудить в нем другой взгляд на труд, — и полушутя, полусерьезно закончил: — Чтобы в следующий раз, когда мы бросали шапки, он тоже бросал бы…
— Гм! — Под Виктором скрипнула кровать. К огоньку корешовской папиросы прибавился другой — сорокинский.
— А обогнать его действительно надо, здесь я с тобой согласен, — произнес Платон. Он высказал все, что думал о Генке, о соревновании, умолчал лишь о Рите, точно забыл реплику друга. Он впервые подумал, что если сейчас упомянет ее имя, то голосом, лицом — всем выдаст себя. «Неужели втрескался?» — Корешов отвернулся к стене, закрыл глаза, вызвал в своем воображении лицо Риты. Всматривался в каждую ее черточку, стараясь понять, что же, в сущности, произошло. «Неужели влюбился?» — вторично спросил он себя. Крякнул даже, так это было странно и неожиданно.
Из леспромхоза позвонили — ждите пурги. А в какой точно день, хоть гадай на кофейной гуще. Наумов по нескольку раз в день выходил на крыльцо конторки, шарил беспокойным взглядом по небу. Но небо как небо; холодное солнце висит над дремотной тайгой, вздымаются по огородам гривы снежной покрупи, медленно, как бы нехотя, тянутся ввысь дымки из труб…
Рита выехала на мастерский подучасток отдать необходимые распоряжения на случай пурги. Пурга для тружеников тайги не новость. Не было той зимы, чтобы не причиняла она вреда. Волошина редко пользовалась наумовским «козликом». Предпочитала ездить на попутных. Шофёры народ разговорчивый, подмечали иногда то, что ускользнет от внимания руководителей. Вот и в этом рейсе Рита узнала от водителя машины, что на нижнем складе при погрузке можно выспаться. А ведь только сегодня утром, в конторе, мастер по вывозке доложил — на нижнем складе полный порядок…
На верхнем складе Рита повидала отца. С некоторых пор Илья Филиппович принимал распоряжения дочери как должное. Не старался оспаривать их или же делать по-своему. Рита о передаче мотопилы так и не сказала никому. Наоборот, соответственно проинструктировав Корешова по технике безопасности, разрешила ему учиться на мотопильщика.
Теперь каждый раз, когда Рита приезжала на верхний склад, ее влекло на лесосеку, где работала сорокинская бригада. И еще ей хотелось, чтобы сорокинцы побили в соревновании бригаду Заварухина. «Почему эта бригада мне вдруг стала ближе? — часто задавала она себе вопрос. — Может быть, потому, что в ней работает Корешов? Странно, — продолжала размышлять Рита. — Последнее время он не выходит у меня из головы. Я как будто даже ищу встречи с ним…»
Волошина на минутку забежала в обогревательную будку. У железной печурки сидела Наденька. Она тоже только что пришла. Руки у Наденьки замерзли и пальцы не держали карандаша. Хоть плачь!
— Как трелевка сегодня идет? — поинтересовалась Рита, заглядывая через плечо девушки в тетрадь. Не цифры, а какие-то каракули плясали по листу. Наденька стыдливо прикрыла их узенькой красной ладошкой.
— Заварухин на шесть кубов уже больше вывез, — по памяти сказала она. — И что это Витька в хвосте тащится?! — в сердцах промолвила девушка.
«Она тоже за них, — подумала Рита. — Ведь для него кедровую шишку доставала… — теплая волна нахлынула из груди к щекам. Щеки у девушек, как барометр. — Не хватало еще ревновать, — одернула себя Волошина. — Но почему все-таки отстает Сорокин?»
— Варежки надо потеплей, — улыбнулась она Наденьке. — Сорокин давно привозил?
— Должен уж быть, — искоса бросила взгляд на технорука Наденька. Потом прислушалась, спохватилась. — Слышу, идет его трактор…