Бурелом

Платон переводит взгляд на Ивана Вязова. У того даже кончики усов повисли. Вчера снова напомнил об университете культуры…

Вязов шевелит губами, разводит плечи, смотрит на Платона и неожиданно басом запевает. Слуха у него нет, поет на один мотив:

И стоит тот утес,
В землю русскую врос…

На Вязова смотрят во все глаза. Потом начинают подпевать сами. Песня тягучая, тяжелая. Утес, о котором поется в песне, кажется Платону, напоминает самих лесорубов — угловатых, с грубыми лицами, тяжелых на слово и на руку.

Наденька не поет. Зато плечи у Наденьки, поднялись, и вся она точно стала выше ростом. Будку раскачивает, раскачиваются лесорубы, взлетает к потолку песня, дробится о ребристые выступы, тесно ей в будке.

Платон ловит на себе изучающий взгляд Волошина. Илья Филиппович упорно рассматривает его. Наверное, присматривается старый мастер к своему будущему зятю. Чем черт не шутит, сегодня чужой, а завтра переступит порог дома и скажет: «Здравствуй, батя!»

Работы в лесу начались, как обычно. А во второй половине дня, когда сорокинский трактор возвращался с лесосеки с пачкой хлыстов, под гусеницами вдруг расползся слой грязного тинистого покрова. Болото в этом месте, оказывается, не промерзало. Трактор в первую же минуту погрузился по самые катки. Но чем дальше, его все больше засасывало в грязь. Надо было срочно вызывать на помощь другой трактор. Очень не хотелось Виктору обращаться за помощью к Заварухину, но его бригада работала ближе других. За Генкой побежал Платон. Заварухинцы как раз формировали пачку хлыстов.

— Помоги, Генка, трактор Сорокина в болото провалился…

Генка посмотрел снизу вверх на Платона, кивнул головой, приглашая садиться в кабину. Трактор он повел напрямик, через мелкий кустарник. «Ох и нагорит мне за гибель молодой поросли», — пронеслась мысль, и тут же Генка забыл о ней. На болото трактор выскочил как ошалелый и полным ходом устремился к чернеющему среди кочковатого снежного поля сорокинскому. Его почти засосало до верхних катков.

— Здорово влипли! — впервые за всю дорогу Генка расцепил зубы. На крюк трос набросили, стали вытаскивать задним ходом. На это ушло около часа. Виктор, облепленный грязью, поблагодарил Заварухина. На Платона Генка почти не обращал внимания. Платон отошел в сторону, зачерпнул ладошкой снег, сунул в рот. Оглянулся и обомлел. Заварухинский трактор, гремя гусеницами, несся прямо на него. Ребята, занятые своими делами, не видели этого. Почти в метре от Корешова Генка резко остановил трактор. Потом дал задний ход, круто на левой гусенице развернулся и по своему следу пошел в обратный путь.

Только сейчас у Платона по спине пробежал холодок. Неприятно засосало под ложечкой.

— Поехали! — как ни в чем не бывало позвал Виктор.

2

Мороз осатанел. Выше кос, на которые была вывезена часть леса, проступила наледь. Воду выжали морозы и погнали по реке. Вода разрыхлила снег, постепенно пожрала его и закатилась на косы. Нижние накаты штабелей оказались в наледи. А через день бревна намертво вросли в образовавшийся лед.

Леониду Павловичу такая картина не улыбалась — пахло не одним выговором от директора леспромхоза. Отпустив технорука в город на слет молодых поэтов, Наумов теперь сожалел об этом. При Волошиной он чувствовал себя уверенней. Несмотря на ее строптивый характер, все-таки Леонид Павлович был привязан к ней. Но в конечном счете ни он, ни Волошина не виновны в том, что натворила наледь. Их вина — мало подготовили надежной складской площади.

Из леспромхоза утром этого дня передали телефонограмму.

«20 февраля начальнику лесопункта Тананхеза Наумову, техноруку Волошиной, механику Сычеву явиться на совещание.

Директор леспромхоза Турасов».

Леонид Павлович заглянул в настольный календарь. Прошло больше полутора месяцев, как тот же Турасов поздравлял их с успешным окончанием года. Но сейчас на совещании не жди ничего хорошего. «Двадцатое — это послезавтра, — размышлял Наумов. — Завтра должна подъехать Волошина. Если вдруг задержится? Тогда срочно заболею. Сычев — тот толстокожий, его ничем не прошибешь. Эх!» — Леониду Павловичу от таких мыслей стало грустно. В кабинете ни одной души. Ехать на реку, еще раз посмотреть на вмерзшие бревна — мало приятного, да и толку немного.

За стеной слышится щелканье арифмометра. Там у людей одна забота: свести дебет с кредитом. Наумов не любил и не понимал бухгалтерские дела. Леонид Павлович старый практик, опытный лесоруб, но грамоты маловато, да и года не те, нет прежнего запала. До осени, а там на пенсию…

К щелканью арифмометра присоединился шелест веника. В коридоре подметала пол Анна.

— Анна, а, Анна, пойди сюда, — зовет Леонид Павлович. Анна кладет веник за печь, поправляет выбившиеся из-под платка волосы, скромно входит в кабинет.