Бурелом

— Хорошо, — пристукнув пальцами по столу, сказал Дегтярев, — Вам придется провести несколько часов в не особенно удобном помещении, но сами понимаете — служба, — деланно вздохнул он и вызвал дежурного. — Поместите этого господина в одиночную камеру. — И, повернувшись к Енборисову, сказал со скрытой усмешкой: — Общество красных для вас сейчас небезопасно.

— Понимаю, — кивнул тот.

В Челябинске Строчинский встретил Дегтярева сухо.

— Плохо работаете, капитан. Троицк наводнен шпиками и лазутчиками из Бухары. А вы ловите мелкую рыбешку, не замечая крупной. В бухарском эмирате активно действуют сейчас панисламисты. С помощью англичан они готовы объявить газават — священную войну красным. Нужно умело направить действия своих агентов, а вы занялись контрабандистами. Ну какая беда, если бухарец продаст на базаре несколько цветных халатов или корзину кишмиша? Подумаешь, преступление, — пожал плечами Строчинский. — Нам сейчас важно настроить азиатов против большевиков. А потом можно будет говорить с ними о юридических правах на самоопределение. Кстати, как у вас дела с командиром партизанского отряда Обласовым.

«Сказать или не сказать о побеге Обласова? Если говорить правду, то только сейчас», — и мысленно перекрестившись, Дегтярев произнес неохотно:

— Сбежал.

— Как сбежал? — полковник приподнялся в кресле. — Прошляпили, — уже зло сказал он.

— Часовые наказаны, господин полковник.

— Что мне ваши часовые! Вы понимаете, сбежал важный преступник, красный командир, из которого я бы, на вашем месте, все жилы вытянул. Что у вас еще? — недобро спросил Строчинский.

— Господин полковник, я задержал перебежчика от красных — бывшего начальника штаба отряда Ивана Каширина Енборисова.

— Где он?

— Ждет в приемной.

— Позовите.

Дегтярев вышел из кабинета и вернулся с Енборисовым.

— Бывший хорунжий Оренбургского казачьего войска Енборисов, — вытянувшись в струнку, отчеканил тот.

Допрос Енборисова продолжался недолго. Выпроводив перебежчика, Строчинский обратился к Дегтяреву более мягко:

— Эта птица, пожалуй, не менее важна, чем Обласов. Я имею в виду те сведения, которые мы получили от Енборисова. Но перевертыша этого, прежде чем отправить в штаб генерала Ханжина, я еще не раз пощупаю. Ваше счастье, Дегтярев, что вы его заполучили. Отпускаю вас с миром, — произнес Строчинский уже довольным тоном.

Закрыв за собой дверь, Дегтярев вздохнул с облегчением: «Пронесло. Сходить разве на радостях в «Островок»? — подумал он и направился к мосту.

ГЛАВА 14

В штабе полка Прохору дали направление к бунчужному второй сотни Кургузову. Разыскать его было нелегко.

— Он проверяет посты, — объяснил Черепанову дневальный. — Лучше посиди здесь у ворот. В караульном помещении посторонним находиться нельзя.

— Но ведь я не посторонний. У меня направление от штаба.

— Так-то оно так, но ты пока не самостийник, а вообще не отвлекай разговорами, выйди, — заявил решительно дневальный.

Прохор вышел. Наружный часовой оказался более словоохотливым, чем первый, и Черепанов узнал от него, что сотник Лушня, его будущий командир, не особенно ласков к своим подчиненным.

— Да вот он и сам едет, должно, пьяный, — сказал часовой и торопливо отошел от Черепанова к воротам.

Показался немолодой, тучный всадник. У него было полное, багровое лицо с модными в то время английскими усиками, толстые, мясистые губы, невыразительные темно-карие глаза. Папаха с желтым шлыком, белой кистью на конце была сдвинута на затылок. Из-под расстегнутой чумарки виднелась кривая сабля с инкрустациями. В правой руке всадник держал нагайку. Черепанов встал во фронт.

— Шо за чоловик? — спросил сурово Лушня.

— Пан атаман направил меня к бунчужному второй сотни для зачисления в курень.

— Кажи пану атаману, шо кроме бунчужного есть сотник Лушня. Дэ твоя бумажка? — Пробежав глазами направление, Лушня вернул его Черепанову. — Иды до писаря, кажи, шо сотник приказав зачислыть тэбэ к отделенному Мартынюку. Поняв?

— Так точно, пан сотник, — лихо козырнул Прохор. Повернувшись четко по-военному, бодро зашагал к казарме.

Следом за ним, слегка раскачиваясь в седле, напевая вполголоса, ехал Лушня.

— Куда ты пишов, бисов сын! — неожиданно заорал на Прохора Лушня, видя, что тот взялся не за ту дверь. — Иды в кинец казармы! — передавая лошадь выбежавшему навстречу ординарцу, гаркнул он.

«Ну и собака», — подумал Черепанов про своего сотника и прибавил шагу.

В казарме он нашел писаря и своего отделенного командира Максима Мартынюка, бывшего семинариста Челябинской учительской семинарии, вступившего в курень «добровольцем» по заданию подпольного комитета. Выбрав удобный момент, Прохор передал Мартынюку условный пароль, и тот зачислил Черепанова в одну из «пятерок».

Начались похожие один на другой казарменные дни. Ежедневные строевые учения под наблюдением сотника, сидевшего на своей рыжей кобыле в конце плаца.

До позднего вечера гонял свою сотню Лушня. Как-то осенью, принимая парад, генерал Ханжин сказал своим близким штабистам:

— Челябинский гарнизон держится на трех китах. Это курень атамана Святенко, части Каппеля и полк Курбангалеева.