Буреполомский дневник

А вчера – как ни удивительно, но настроение под конец дня было даже неплохое. Чуть–чуть веселья среди этого океана тоски. Дозвонился сперва Григорьянц, хотя ничего особенного и не сказал, кроме поздравлений. Потом, полдевятого вечера, дозвонилась сперва Е.С., но только она успела меня поздравить и спросить, как настроение, – по 2–й линии пробился Женя Фрумкин, и пришлось переключиться. Их, человек 6, по моим подсчетам, только что выпустили из 108 отделения милиции (теперь ОВД “Тверское”) после запрещенного пикета по поводу меня. Все они меня поздравляли, Люда Евстифеева и Ольга Кашкарова даже спели хором “Happy birthday!” по–английски и на идише, – это было великолепно! Действительно, приятно, когда звонят и поздравляют, и желают скорейшего освобождения, и искренне о тебе беспокоятся, помнят, даже идут на задержание ментами и несколько потерянных часов в отделении, – приятно, черт возьми, несмотря на все мои разногласия с этими людьми. Они на самом деле отлично меня поздравили в день рождения, очень сильно подняли мне настроение, и я им действительно от души благодарен.

А так, вообще, – на душе, конечно, грустно и тоскливо. Начинается осень, постоянные дожди, холодает по утрам, так что на принудительную зарядку, будь она неладна, надо будет одеваться все теплее, вплоть до телогрейки к концу сентября. Предстоит провести здесь осень, а потом и зиму – одну из оставшихся мне 3–х зим в неволе. Опять отключения света, хождения в потемках по бараку, кружки с водой под чифир на костерках во дворе, жутко дующий с окон холодный ветер, – словом, все как в прошлую осень. Началась новая неделя, и, значит, где–то на днях, в среду–четверг, непременно предстоят шмоны, – скорее всего, и у нас тоже. Так что настроение с утра отнюдь не радостное...

17–37

Помню, как–то весной, в апреле, что ли, строились мы на ужин у забора 10–го барака, как обычно. Ожидание, пока пойдем, долгое, и я наблюдал, как старый цыган с 10–го (с которым в августе 2007 лежали в одной палате на больничке) что–то сеет на газончике – узкой полоске земли между забором барака и водосточной канавой. Он щепочкой проводил в земле аккуратные бороздки и в них сеял семена. Любопытствующим отвечал, что это цветы, а не морковь или укроп.

Потом, я помню, показались из земли первые крохотные зеленые росточки – аккуратными рядками, как были посеяны. Потом – в уже набравшей высоту зелени этой вдруг вспыхнул, как огонек, первый ярко–оранжевый, огненный цветочек. Помню, он открывался не сразу с утра – мы выходили в 7–30 на завтрак, он еще был закрыт, – а вечером закрывался. Потом таких цветов–огоньков стало целое море, не сосчитать. Потом, кроме них, там выросли еще другие – красные, белые, розовые, фиолетовые, всякие, на больших, раскидистых, ветвистых стеблях, чуть не кустах...

И вот сегодня, выйдя строиться на ужин, я увидел, как 2 парня с 10–го охапками, прямо с корнями, вырывают все это цветочно–травяное великолепие из земли и кидают на дорогу. Да, многие цветы там уже отцвели, завяли, кустистые их заросли полегли, – но все же много было и еще живых, цветущих, по–прежнему радующих глаз... И лето даже еще не кончилось, – в том году, помнится, подобную же процедуру проводили уже в сентябре, когда все отцвело и завяло...

Прямо как человеческая жизнь, – подумалось мне. Жизнь этих цветов я видел от самого зарождения, еще даже в виде семян, – и до смерти, до расставания с родной землей. Так же и каждому, вчера только родившемуся, уже можно безошибочно предсказать его печальный конец. Все дело только в сроке.

...Когда шли назад с ужина, вся вырванная зелень была уже собрана граблями в одну общую кучу. Прощайте, друзья!..

26.8.08. 13–33

Блатные избили вчера вечером несколько человек, подписавших какую–то коллективную жалобу на то, что зона (по мнению жалобщиков) слишком много вычитает из их пенсий за питание, форму и пр. Жаловаться на это, конечно, бесполезно, – но само “право” блатных решать за всех, можно или нельзя писать жалобы, никем тут не ставится даже под сомнение. А поскольку их постоянная позиция – что жалобы писать нельзя ни в коем случае, – то работа блатных на “мусоров” подтверждается еще и еще раз как факт абсолютно несомненный. Избили, по слухам, 4–х – старика, инициатора жалобы (постоянно воюющего с администрацией из–за этих вычетов) и трех молодых, из которых один ходит теперь с явной отметиной на роже. Впрочем, все четверо – отъявленные подонки и быдло, как и те, которые их били, и никакой жалости не заслуживают (тем паче, что сопротивляться избиению и давать сдачи даже и не пытались).

Утром никто из ”мусоров” опять не дошел до нас, на их вонючую “зарядку” можно было не выходить.

17–40