Буреполомский дневник

Морозы стоят все более безумные. С утра, когда шли на завтрак, тот тип посмотрел, – 24 градуса! Пальцы правой руки, которой я держу палку, без перчаток быстренько отмерзают. Но перчатки доставать и надевать мне очень не хочется: палка, шапка, да еще перчатки – всех этих лишних предметов будет уже слишком много в столовой, где надо все снимать и куда–то класть, или на улице, когда вдруг понадобится что–нибудь почесать, вытереть глаза или, скажем, оттянуть вниз куртку и все, что под ней... Но если холода еще усилятся, то перчатки придется–таки доставать, как было и в прошлом январе.

Со связью опять непонятно что. Утром удался запасной вариант – специально пошел после вчерашней бурной истерики матери, что она не может дозвониться по основному – не зовут! Вчера же и договорились с основным вариантом, что она будет звонить после трех, ему так удобнее. Мать утром сегодня и обещала попробовать позвонить после трех, но вот уже без 20–ти минут 5 – и ни хрена!..

Юная долговязая нечисть, заселенная в наш проходняк, начинает, как я и ожидал с самого начала, хамить, вовсю попрошайничать и вообще – вести себя глумливо. Мразь, падаль, нечисть, ничтожнейшее, совершенно бессмысленное отребье, с печатью вырождения на харе, учившееся во вспомогательной (т.е. для дебилов) школе... Нелепый результат того, что такую шваль и пьянь, как его родители, никто заблаговременно не стерилизует или не поит водкой на метиловом спирте... Назвать его животным – значит оскорбить смертельно всех животных; разве только насекомым, да и то самым мерзким, типа вшей и тараканов. Пустая оболочка в форме человека, лишенная всякого интеллектуального содержания, кроме способности глупо хихикать над своими дебильными “шутками”. И вот такая мразь, личинка, гнида – насмехается тут надо мной и – пусть в шутку – угрожает задушить ночью... И оно не одно тут такое, и не только тут, – нет, имя им легион. Вши на 2–х ногах, живущие непонятно зачем, но при этом мешающие жить нормальным людям. К изобретению для них соответственного их масштабу и количеству дихлофоса сводятся, собственно, все политические, идеологические, исторические и философские задачи эпохи.

“Они не сдохнут сами – / Щенков легко рожать...”

18–44

Ну что было надобности переться на этот проклятый ужин, в эту проклятую столовую, да еще как раз когда дозвонилась Е.С.? Можно было и не ходить, только вот шимпанзе что–то злобно–грозно квакало об ужине и оглушительно ржало, как всегда, в своем углу. Пошел, съел там рыбную котлетку... Но по дороге, уже позади почти всей толпы, у самого поворота за угол “продола”, уже пройдя ворота 12–го – в неглубокой накатанной ложбинке на дороге из плотно утрамбованного, скользкого снега поскользнулся – и грохнулся плашмя на спину, ударившись об землю затылком. Упал – палка вылетела из рук, и нет сил встать, тем более, что для этого надо сперва перевернуться со спины хотя бы на живот. Что–то шедшие сзади не особо спешили меня поднимать – я это отметил еще лежа, – разве что один старик–“обиженный”, самый несчастный и забитый из них, которому я вчера вечером дал по его просьбе сигарет. Но зато блатной, тоже участвовавший в этом поднимании, пока я доплелся до столовой, успел там об этом рассказать, так что одна из этих омерзительных полублатных глумливых тварей, едва я сел за стол, подбежала и стала с радостным ржанием расспрашивать меня, правда ли, что я “п...нулся”...

7.1.09. 12–57