Буреполомский дневник

Из этих открывателей один, самый активный, спортсмен, уже под 60 лет, подрался вчера вечером с блатным, в 2 почти раза моложе. Как я понял, из–за телевизора – кому что смотреть. (Спортсмен, как и я, обычно старается смотреть новости, особенно “Время” в 21 час, и, как и мне, ему это, похоже, не удается последнее время.) Сочные звуки ударов – неожиданно, после взрыва ругани и криков: “Поясни мне за эти слова!” в дальнем, блатном углу секции. Спортсмен, видимо, тоже как–то нехорошо :) обозвал этого блатного козла. Драка! Но вроде бы обошлось без последствий, по крайней мере, видимых.

Тварь–сосед в соседнем проходняке, алкаш и ворюга, так и не думает даже доделывать мне жилетку, которую начал перешивать из телогрейки еще 2 месяца назад. Сперва он божился, что к Н.г. сделает, оптом, вечером 1 января, на мой вопрос – начал юродствовать и пытаться типа отшутиться: мол, Новый год только 14–го, мы, православные, мол, не признаем нового стиля. До 14 января твердо обещал сделать. Начинал возиться – и каждый раз клянчил под это занятие сигареты. Но вот и 14–е прошло, уже 18–е – а воз и ныне там. Этот подонок спит целыми днями (и ночами тоже), как сал все это время. Я не напоминаю, не спрашиваю и вообще не разговариваю с ним(если уж только он сам не начнет приставать с разговорами – трепло он страшное) – противно донельзя. До дрожи. До омерзения противен и он, и все остальные эти твари вокруг...

Вшивый (до недавних пор, по крайней мере) старикашка–сосед в моем проходняке взял новую моду – курить прямо тут же, сидя на шконке. Раньше он всегда выходил и, по его собственному признанию, даже прикуривать в секции не решался. Теперь – дымит как ни в чем не бывало, особенно приходя из столовой, и ему плевать, что я в этот момент, может быть, пью чай, ем и т.д.; дым лезет мне прямо в лицо, я кашляю... Сволочь!.. Но делать ему замечания, что–то говорить – так же до дрожи омерзения противно (хотя он, скорее всего, перестал бы тут курить, если бы я сказал). Этим чувством омерзения, отвращения, брезгливости к ним я тут вообще совершенно парализован, и ничего не могу с собой поделать, ничем не могу его побороть. Омерзение и брезгливость парализуют настолько, что, кажется, даже инстинкт самосохранения перестает действовать: кажется, что легче умереть, чем даже для спасения жизни войти хоть в малейшие отношения, хотя в малейший контакт с НИМИ...

Впрочем, с их стороны отношение ко мне такое же, если не хуже. Тоже ненависть, почти не нуждающаяся себя скрывать, чаще всего выражаемая при случайных столкновениях в быту глумливой насмешкой. О каком бы то ни было уважении ко мне этих тварей, в том числе малолеток почти вдвое моложе меня, не может быть и речи...

16–54

Местные шуточки. Один (совсем уж конченный подонок, местный шнырь) дает другому (чуть получше) “сигарчушку”, которую тот у него просил. Они стоят в секции довольно далеко друг от друга, между ними проходит “обиженный”. “На, передай ему”, – протягивает шнырь “обиженному” сигарету. При этом и он, и просивший сигарету довольно смеются. Ну да, у этих психов, с этим их общим совершенно шизофреническим сознанием взять у “обиженного” сигарету и закурить ее совершенно немыслимо – при этом сам автоматически, так сказать, оскверняешься (“законтачиваешься”) и переходишь в ту же современную касту неприкасаемых, причем – без возможности реабилитации. Ритуально–мистический, абсолютно иррациональный подход, чистый бред – но они так живут, эти твари, вот уже многие десятки лет, и держат в рабстве, в совершенно скотском, подневольном, униженном и затоптанном (морально, а то и физически) состоянии тысячи и тысячи людей, заставляя их на себя работать и избивая по любому поводу...

Весь день продержалась эта тоска, настроение омерзительное, не хочется вообще ничего, и жить тоже не хочется. Лучше бы я разбился тогда насмерть... Во нашел днем распечатку статьи Кирилла Подрабинека о моем приговоре – перечитываю ее сейчас, единственное развлечение... Если ребята все же сделают сборник обо мне, как обещают матери, то она тоже туда войдет. Только они, скорее всего, не сделают – ведь на это деньги нужны, – а если даже и сделают, это, скорее всего, будет такой мизерный тираж и такое жалкое исполнение и распространение, что можно было и не делать вовсе...