Буреполомский дневник

Главная же беда, главное их занятие, смысл всего их существования, когда обезьяна, ее “семейник”, многодетный даун не спят или не работают, – они пьют чай! Чай, чай, чай, чай, чай, сплошной круглосуточный чай без начала и конца! Вперемежку с чифиром, правда – и тогда еще больше всякой швали, из соседних проходняков или просто шедшей мимо и увидевшей, сбегается и слетается в проходняк, на его и мою шконку, чтобы из общей, затертой, гнусной даже на вид пластмассовой кружки глотать это мерзкое горькое пойло. Или вот, например, – с 5 утра уже раз 8 этих двух бедолаг вызывали “на работу” (пахоту), но каждый раз с вахты отправляли обратно. Так вот, уговорились заранее – и около 5 утра даун пришел в проходняк – будить обезьяну, брать чай, кружки, кипятильник и “заваривать”! Заваривать чифир, – как же, ведь идти “на работу” можно, только нажравшись чифира, без чифира какая ж “работа”! Они выжрали чифир, причем эта улыбчивая нечисть пыталась опять присесть ко мне на шконку, но я не дал ей – сам собирался вставать. (Землячок с 10–го в это же время разлегся на шконке обезьяны, головой к ее ногам, наискось, своими ногами полностью перегородил проходняк – и в таком положении тут же заснул.)Ушли; пришли почти тотчас, т.к. их не выпустили – и обезьяна немедленно потребовала чаю! До ухода – чифир, после прихода – чай, хотя между уходом и приходом прошло дай бог полчаса. И вот так постоянно: стоит этой азербайджанской твари прийти откуда–то, или проснуться, – тут же дауну, “семейнику”, соседнему проходняку: “Давай заварим?” (или: “Давай, заваривай!”). “Где кружка (“грушка”, как она это слово произносит)?” Если же сидят на бараке и не спят – то все равно, потребность в чае (реже – чифире) возникает у них примерно раз в час, если не чаще. Заваривают, заваривают, заваривают! Собирают толпу, не просто приходящую пить этот чай, но и ждать, пока он, в пластмассовой кружке, сверху накрытой другой опрокинутой кружкой, “заварится” на тумбочке. Занимают место на тумбочке, которого и так нет, когда я завтракаю и ужинаю, – у них чаепития приходятся с подъема до отбоя и на завтрак мой, и на ужин, и много между. Иногда и сами принимаются жрать – ходили на днях порознь в ларек, накупили чаю, конфет, майонеза, консервов, лапши б/п и т.п. – и “запаривают” эту лапшу, накидав туда консервов и налив майонеза, диким количеством воды; получается, по сути, суп. “Запаривают”, а потом “заваривают” – в общем, жить становится тут все тяжелее, все мучительнее из–за толп, собираемых жрать и пить. Когда они – вдвоем с “семейником” или втроем еще с кем–нибудь – принимаются вечером жрать, то ставят в проходняк табуретку, занимающую всю его ширину, – ни встать, ни сесть, ни войти, ни выйти...

Правда, порой – типа, хорошо, дружески относясь ко мне, чтобы мне не мешать, обезьяна уходит пить свой чифир в соседний проходняк – вместе с соседями, прихватывая с собой и “семейника”, и еще кого–нибудь. Бывает, что готовят его вскладчину – ваш чай, наша кружка и кипятильник, или что–то наподобие этого. И – рефреном повторяется, всеми давно привычное, как фон всего здешнего существования – осведомляются друг у друга соседи по проходнякам и проходят по секции блатные – унылые или, напротив, злобные – попрошайки из “культяшки” с сакраментальным, набившим оскомину, вечным вопросом: “НЕТ ПАРЫ КОНФЕТ???”.

20.8.10. 7–50

Дождь лил всю ночь. О, эти ночные выходы к канализационному колодцу, во двор 11–го, под дождь, ветер и промозглую сырость ранней буреполомской осени!.. Дождь был, собственно, не особенно сильный, не проливной, но даже за короткое это время успевал я частично все же промокнуть. Сейчас, утром, пока я ждал чайник, в туалете опять остановили один (всего один!..) “дальняк”, подложив под него кирпичи, – и то легче.

Главное событие вчерашнего дня произошло уже после 9 вечера, когда всех опять выгоняли на проверку (мразь, бывшая завхозом 2–го, начала верещать: “Выходим на проверку!!!” еще аж в 20–45!..). Вдруг всех “мужиков” (из которых половина уже гуляла на улице) начали опять звать в “культяшку”. Потянулись вереницей. Меня никто не звал (в отличие от 13–го), да я бы и не пошел в любом случае. Я думал, что это опять насчет комиссии, едущей, видимо, завтра, – опять прятать, убирать, не ходить... Но оказалось – нет. Сосед, азербайджанская обезьяна, с которым мы вдвоем сидели в проходняке, начал делать мне знаки и что–то шептать, показывая на дверь “культяшки” (в соседнем проходняке сидели соседи), но я не мог понять. Оттуда тем временем неслись крики, приглушенный гул множества голосов. И только он успел шепотом на ухо назвать мне 2 погоняла – как из “культяшки” пошел через секцию народ, среди которого и носители этих двух погонял – с физиономиями, разбитыми в кровь!