Буреполомский дневник

Мерзость, гнусь, тупое быдло и рабы вокруг. Я ненавижу их, эту мразь, этих насекомых, так, что и сказать нельзя. Ненавижу и презираю. Просыпаясь в 5–м, а то и в 4–м часу утра, лежа подолгу без сна, готовясь вставать и идти на 6–й – я проклинаю их, про себя, как все эти годы, повторяю проклятия и желаю скорейшей мучительной смерти всему этому сброду – за ту скотскую, рабскую жизнь, которую они для меня создали, на которую они меня своим рабством обрекли – и здесь, и на воле. С покорным, туповатым остряком–быдляком, приехавшим с “девятки” в наш проходняк, я порой говорю об этом рабстве и скотстве – не специально, когда сам выруливает на это разговор. Он говорит мне в ответ, что, мол, большинству есть что терять, поэтому бунтовать они не склонны, и что ему лично жизнь его и его дочери, возможность вернуться и воспитывать ее – дороже. Дороже свобод?..

Кстати, насчет “девятки” этот тип порассказал вчера вечером кое–что интересное. В частности, что там точно так же, как и здесь, когда в марте по приказу Реймера упразднили СДиП, создали тотчас “секцию пожарной безопасности” с теми же точно функциями, и на всех СДиПовских будках, как и здесь, написали: “СПБ”. И что тамошний “по(д)ложенец”, точно так же, как и здешний, работает на администрацию зоны. А зам. по БиОР тамошний, как–то собрав к себе на прием завхозов (“старшин”, т.е. старших дневальных) и блатных со всех бараков, так прямо и говорил им: “Сперва заходят “красные” старшины” (завхозы) – а потом, поговорив с ними: “Теперь заходят “черные” старшины”...

25.8.10. 7–43

Опять безумные новости, опять вся жизнь моя здесь грозит полететь кувырком. Увы, в этой жуткой жизни, полной тягот и – хуже – унижений, любая мелочь воспринимается как событие, любая более–менее крупная неприятность – как катастрофа.

После ужина вчера пошел к “телефонисту”. Тот огорошил: пока он 3 дня был на свиданке, оказывается, его “труба”, оставленная им стремщикам, “пыхнула”! Он сам на оставшиеся до дома 4 месяца оказался без “трубы”, так что сам в шоке.

При мне пошел – к какому–то таинственному и могущественному типу из зэков, на кого якобы здесь оформлен весь ларек – пошел туда же, в ларек, к нему – узнавать, нет ли “труб” на продажу. Я тем временем рванул к “запасному варианту”. Он, оказалось, только что, пока я был у “телефониста”, “пробивал” меня к себе на 8–й через “дорогу” (“дорожников”), но те, естественно, меня в бараке не нашли. А “пробивал” потому, что звонила мать.

Мать сообщила еще одну, самую грандиозную новость. Она дозвонилась–таки Демину позавчера, в понедельник, и все ему рассказала, попутно еще и сгустив краски. Потрясла меня – с ее слов – реакция Демина: “Я его переведу на другой барак!”. На 13–й, вроде бы обещал он матери.

Что же мне теперь – опять ждать и готовится, жить на чемоданах, как все прошлое лето, и нервничать – переведут или не переведут? Конечно, хуже, чем здесь, мне там не будет – ну, будет эта блатная шваль тянуть деньги, но т.к. связи на 13–м у меня, 99%, не будет, то и денег они не получат. А здесь – мало, что 2–й этаж, устаешь лазить вверх–вниз, – но уже в той, блатной секции вроде заканчивается ремонт, клеят обои, ищут деньги на линолеум. Когда “мужики” опять переедут туда, а здесь опять останется “красная” секция под командованием 2–х остервенело–злобных “козлов” – грядущая зима здесь может оказаться еще свирепее и безумнее, чем предыдущая, с выволакиванием тумбочек по четвергам, недопуском в ботинках, выкидыванием телогреек, выгоном на проверку за 30,а то и за 40 минут, и т.д. и т.п. Лучше уж свалить туда; да и туалет здесь хрен знает еще, когда починят...

Но там – своя беда: “дорога” на другие бараки только через окно. Если сейчас все–таки сделают магнитные замки на все “локалки”, и открывать их будут только “мусора”, – то ни на один барак, кроме своего, через калитку не попадешь, только “дороги” и останутся. А окно – высоко, еще вылезти из него на улицу – так–сяк, но влезть обратно будет большой проблемой. А иначе – сиди без связи: ни один из двух гипотетически пока остающихся вариантов ко мне туда с “трубой” лазить не будет.

Никакой Алексеев ни на какую беседу так и не вызвал. Это только убеждает меня в том, что он хотел говорить об этих моих проблемах, описанных матерью Демину. Если б им нужно было что–то ДЛЯ СЕБЯ – они бы вызвали в тот же день, в воскресенье.

Начали–таки разбирать баню – это еще одна плохая новость. Сняли пока часть крыши – и металлических листов, и бревенчатого настила под ними – с той части здания, где труба, с другого от самой бани конца. Давно говорили, что крышу в бане нужно переделывать, она худая, течет и т.д. Но вряд ли, конечно, они ограничатся только крышей. Ходили на завтрак – я посмотрел – из большой банной трубы шел легчайший, едва заметный дымок. М.б., еще и без крыши она какое–то время поработает? По крайней мере, завтра четверг – банный день у 11–го, – и идти ли туда вообще, чем меня там встретят, пока совершенно неясно. А осталось–то всего 30 бань, 207 дней...

Среда... Как бы не было сейчас шмона...

13–40