Буреполомский дневник

Старый (50 лет) выродок, ворюга и алкаш, живущий в соседнем проходняке (один из подозреваемых мной в краже сигарет) сейчас проснулся – и вздумал делать мне замечания по поводу того, что я, сидя на своей шконке, чистил щеткой обувь. Мол, “выйди на улицу и чисти!”. Я взглянул на него, на его злобную рожу и вытаращенные глаза, – ей–богу, будь это на воле, не будь здесь этой мрази столько разом против меня, – я бы, наверное, убил бы его на месте! Забил бы трубой какой–нибудь железной, разнес бы череп, чтобы мозги летели... Такую ненависть они вызывают – вся эта тупая, злобная, подлая уголовная мразь, эти выродки, отребье человеческого рода, с важностью рассуждающие про “людское” и претендующие называться “людьми”... Нет, как бы люто ни ненавидеть “мусоров” и вообще государство, людей в форме, – а ЭТИХ я ненавижу еще больше!..

Тоскливое утро, унылое, пустое; светит солнце, на улице к полудню – жара. Надо писать ответ на письма Е.С., а не хочется, и нет смысла писать, тратить гелевые ручки, время и силы, – так далеко зашли разногласия с ней, так бесполезно пробиваться через ее религиозные и т.п. проповеди, так надоели эти пустые споры, что не хочется и писать. Но надо взяться, – тем паче, я ей обещал...

Светит солнце, а год назад в этот день был дождь и холод. Я был тогда на 1–й сборке, на 5–м централе. Шконка моя с утра была занята дедом Остапчуком, позже исчезнувшим. Сидел, помню, на скамеечке, спиной к столу, облокотясь на него, и под шум дождя с дикой тоской, почти отчаяньем, думал о том, в какой переплет попал, как глупо влип и когда все это кончится. Тогда еще теплилась хоть какая–то, хоть смутная надежда на Мосгорсуд, на то, что оставят в Москве и т.п. А сейчас уже никаких надежд нет, будь оно все проклято, вся эта жизнь. Будешь сидеть до упора, до самого марта 2011 года, и точка. Никуда тебе не деться, не вырваться; еще ровно 150 недель сегодня остается мне сидеть.

Идиотская эта жизнь: из–за проклятых “праздников” 1 и 9 мая все выходные и будни передвинулись черт знает куда. В положенные среду и пятницу в ларек не сходишь – закрыт. А зато сегодня, в воскресенье, вроде бы должен работать. Но как в него попасть – поведут ли? – и сколько там будет народу, можно ли будет хоть внутрь–то войти, не то что к окошку пробиться? А у меня, как назло, кончается сегодня лапша, дешевые брикетики быстрого приготовления по 5 рублей. С этой лапшой я ем в ужин все привозимые матерью консервы, тем только и живу. А сейчас – полный идиотизм: консервов полно, а есть их будет не с чем (а без всего – несытно, смысла нет). И, если сегодня не пробиться в ларек, то, видимо, только после 9–го, – это как раз пятница, а следующий наш (13–го отряда)”ларьковый” день – среда, 14 мая. До тех пор мне не ужинать?..

10–05

От всего, с тобой здесь происходящего, – и от постоянного пребывания среди грубого, злобного, неотесанного быдла и хамья; и от постоянно останавливающихся “командирских” (российских) часов; и от всего этого здешнего чисто бытового устройства – очередей в ларьке, и т.д.; да хоть бы просто от туалета здешнего! – испытываешь такое беспредельное унижение (да, забыл, еще шмоны с раздеванием догола!..), что и вправду – будь возможность, не задумываясь, без всякой жалости убил был любого, кто только откроет тут на меня рот, и разнес бы ядерными бомбами страну, подвергшую меня ТАКОМУ...

19–50

Удивительно удачно все получилось, просто повезло! И в ларек я успел вечером, вернувшись уже с 8–го барака, – уже после того, как ушли все с “общественником”, а некоторые с ним же и вернуться уже успели. И лапши себе купил, и сок, и паштет, – хрен его потом купишь, нечасто бывает. И матери с нового, незнакомого ей номера умудрился позвонить (точнее, она умудрилась перезвонить). И “мусорам” я на 8–м не попался, а там сидел отрядник 4–го в “козлодерке” (Быня, кажись, его погоняло, или как–то так). И в ларек дошел ОДИН (!), без всяких “общественников” и без всяких препятствий! И письмо Майсуряну отдал сегодня же (цензуру бы едва ли оно прошло, а мне бы хотелось, чтобы они его хоть в какой–то форме опубликовали, да хоть бы и просто у себя на собрании прочли, на Онежской). Вот конфет в ларьке не было совсем, а я хотел и себе купить, и еще просили нахлебники здесь, в бараке (Шум). В общем, неплохой день получился – в отличие от утреннего мрачного настроения и от того, что было год назад. И Е.С. сегодня письмо уже почти написал, осталось совсем немного. Жаль, вот ей дозвониться сегодня не удалось – оба номера давали длинные гудки, но трубку она не брала почему–то. Обещала встретиться и поговорить обо мне с Лукиным на этих днях, между “праздниками”.

6.5.08. 6–50