Читаем Буреполомский дневник полностью

А так, в общем – обычный день, хоть и “праздник”. Впрочем, у более–менее серьезных и вдумчивых здесь (у одного, с которым говорил утром, – он вздумал поздравлять!..) всякая правда об этой “победе” вызывает резкое неприятие. Мол, это ты сразу в политику, мол, режим (власть) отдельно, а народ (который воевал “за родину”) – отдельно; даже войну с Наполеоном, под самый конец – даже Петра I помянул!.. Крепко сидит у них в голове эта мифология, так просто ее не выбьешь, – еще бы, ведь и современный агитпроп это–то миф от совка перенял в целости и сохранности (в отличие от “классовых” и т.п. мифов) и эксплуатирует вовсю, на нем одном, по сути, этот режим и держится (“не допустить пересмотра итогов II Мировой войны!..”).

Нет такого отчаянья и безысходности, как вчера, но все равно тяжело, тошно и противно все вокруг. Неволя... На улице уже тепло, почти жарко, позавчерашнее жуткое похолодание вроде бы сникло. Практически уже лето, но по утрам на лавочках еще лежит изморозь с ночи. Еще одно лето предстоит провести тут. 149 недель и 2 дня, 149 бань мне осталось до “звонка”...

10.5.08. 14–35

Уголовное отребье, вся эта правящая бал в бараке блатная нечисть и мразь, взбесилась окончательно. И было–то плохо – а с каждым днем шпана делает все хуже и хуже, – для других, им–то все хорошо. Сегодня вдруг ящики–подставки для обуви, стоявшие в раздевалке, вытащили в самый первый, “холодный” предбанник. В раздевалке хоть скамейка стояла (и то стали ее, как тепло началось, утаскивать на улицу – загорать, играть в домино и т.п.), – тут и ее не будет вообще, а стоя я ботинки не одену и не завяжу никак. Да и там–то, на старом месте, все смотрел, – не сперли бы, не закинули бы куда башмаки, и то и дело они как после пинка ногой стояли, – в разные стороны... Здесь же оставить обувь, в этом предбаннике – значит наверняка ее лишиться. Придется обе пары держать под шконкой, завязывать шнурки в теснейшем, как щель узком, проходняке, где ногу–то не поднять на колено, не задев соседа...

Мрази. Еще раз – 5–й, 20–й, 100–й: самое тяжелое и омерзительное в сидении в тюрьме и в зоне, в “отбывании наказания” по политическому делу в путинско–медведевской России, – это сидеть с уголовниками, находиться бок о бок с ними и в их полной власти.

11.5.08. 6–20

“Попеременное доставание левой и правой ноги кистей рук”... Эта лагерная зарядка явно не в ладу с русскими падежами.

Опять Макаревич шлялся по баракам во время зарядки (хотя сегодня воскресенье, ее вообще быть не должно). До нас, слава богу, не дошел, – только до 10–го, и обратно, сейчас уже на 4–м...

15–00

Условно, наверное, можно разделить их всех на 2 категории: быдло и отребье. Отребье – это те, кто на воле грабил, воровал, угонял чужие машины; словом, активно и сознательно стремился жить за чужой счет. Ну а быдло – это те, кто работал и пил, всю жизнь тупо вкалывал, рабски покоряясь любой власти и любым ее капризам и зверствам, даже не пытаясь бунтовать или протестовать. По пьяни ранили или убили кого–то, сели – и здесь служат шнырями у блатных, кипятят им чайники...

На улице, на дневном солнце, жара, а в бараке холодно, без шерстяных носков ноги мерзнут. Никаких событий пока не было. Тоска и пустота. Только и читать Солженицына до одурения, – отвлекаться, занимать мозги...

20–56

Очередной приступ безумия у уголовников: завтра опять приезжает какая–то “очень серьезная”, страшноужасная “комиссия по безопасности из ГУИНа”, поэтому опять надо все баулы убирать в каптерку. Еще сегодня с вечера, ага! Чтобы за ночь их там разворовали... Собрали сейчас барак, всех предупредили: “касается абсолютно каждого”! Суки!.. М.б., придется лаяться с блатной сволочью о неубранных вещах; это – самое мерзкое во всех комиссиях...

12.5.08. 15–43

Вроде бы отпустило то безумное нервное напряжение, которое навалилось с утра сразу почти, как проснулся, – в 4 утра, еще задолго до подъема, и уже не спал, хотя пытался заснуть. И чем дольше лежал, еще в полутьме, при светлеющих непрерывно окнах – тем хуже оно напрягалось внутри, в груди, во всей душе, – ну прямо как на смерть сегодня! Как будто впрямь умирать, или (ведь умирать на самом деле не страшно) какая–то самая страшная, самая дикая беда ждет, или уже случилась, какую только можно представить. Из–за чего? Сколько ни искал – только из–за этой ерунды, из–за вчерашней “комиссии”, каптерки и пр. Вот ведь идиот! – из–за чего психую, с ума схожу... Именно эти нервы – главный смысл “наказания”, а не лишение свободы” как таковое. По крайней мере, для меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное