Буреполомский дневник

Понедельник. Началась 23–я неделя до конца. Они таки запустили новую баню, деревянную. Я сходил сейчас. Первое впечатление: это полный кошмар! Не знаю, как вообще не помер там, и до сих пор не могу отдышаться.

Короче, это тот бревенчатый сруб, что строили с весны – без всяких окон, герметичный, дверь с улицы в крохотную раздевалку, а оттуда – в саму баню.

В общем, это получилась традиционная русская парная. Зайдя туда и почувствовав, что воздух там раскаленный и дышать нечем, я сразу вспомнил известную рекомендацию врачей, что людям со слабым сердцем не рекомендуется посещать всякие парные, сауны и т.п. И точно: сердце начинает дрожать, охватывает слабость; носом я дышать вообще не могу – кое–как дышу ртом, глубоко заглатывая воздух, как рыба, вытащенная из воды. Окон нет – зимой не будет дуть, да (бич старой бани) ; но и вентиляции ведь никакой! От горячей воды помещение нагревается, да еще и народу набилось – не повернуться. “Леек”, говорят, сделали 18, как было в той бане, но, по–моему, меньше. К дальним “лейкам” не подойти – посередине зальчик разгорожен длинными скамейками, на которые ставят мыло, шампуни и пр. А у ближних от дверей – 2 или 3 всего – у каждой уже толпа.

Короче, пара минут ожидания у стенки, около входа – и я уже весь сплошь мокрый от пота, как будто из “лейки” облился. Пот попадает в рот, и я чувствую его соленый вкус. А какая–то блатная сволота, неистребимо привыкшая везде командовать, уже орет: мол, все, кто не моется – выйдите, подождите за дверью, а то дышать нечем!.. Ага. Выйди весь мокрый, потный, распаренный – и сразу простудись...

Впрочем, боюсь, что это произойдет все равно. Вскоре, не выдержав духоты, они открыли дверь из бани в раздевалку, а т.к. некоторые говорили, что, мол, сейчас там от пара все вещи будут сырые – то и на улицу. Вытяжка пошла; но кода я вышел, кое–как помывшись (теснота страшная и в зале, и в раздевалке, – еще гораздо теснее, чем было под “лейками” в старой бане), то фактически это было все равно, что выйти прямо на улицу, – дверь из раздевалки наружу была распахнута. Ладно, сейчас октябрь, еще не так холодно (сегодня вроде нет такого палящего солнца, как последние дни – но зато и с утра не было мороза) – а когда зимой будет –20, –30? Что тогда?

В общем, это и душегубка, и простуда одновременно. Не хватит инфаркт или инсульт от духоты в самом зальчике – так прохватит холодом, когда выйдешь оттуда, вплоть до воспаления легких. Что делать теперь, я не знаю, – еще 22 бани осталось; и не зря у меня было еще недавно это предчувствие, что и последнюю зиму тут еще нужно пережить, а это ой как непросто, и что помереть можно от такой вот нелепой простуды и за месяц, и за 2 недели до освобождения.

В остальном пока все спокойно. ОМОН наконец–то уехал на днях, “маски” больше не шляются по ночам. Скоро, на днях, наверное, должен выйти из отпуска отрядник 8–го, – ничего хорошего, ясное дело, это не сулит. Про комиссии пока ничего не слышно – значит, они не за горами. :) А самое неприятное – это каждую среду и четверг после завтрака ждать шмонов, – сейчас как раз сезон, и чем ближе к Новому году, тем шмоны будут чаще, гуще, – как снаряды, падающие вокруг тебя, пока наконец один не попадет точно в цель...

Вчера (воскресенье) почти весь день писал ответ Майсуряну на его огромное дискуссионное письмо ко мне, полученное 30.9.10 (после свиданки) и 9 дней пролежавшее, – объем такой огромный, а чушь, которую в нем пишет Майсурян, такая дикая и нелепая, что я сперва не хотел отвечать. Но все же собрался, тщательно обдумав все контраргументы. Написал аж 2 письма – в один конверт вложил 3 двойных тетрадных листа (т.е. 6 обычных), в другой – 2, т.к. возвращали уже, бывало, с почты слишком толстые письма с требованием доплатить (наклеить еще марки). Но когда уже сделал, разложил по конвертам и надписал их – показалось, что вполне можно было все 5 двойных листов засунуть и в один конверт, чересчур бы это не было.

12.10.10. 8–40

Вчера вечером неожиданно разрешилась давнишняя, уже подзабытая мной – за явной, казалось, безнадежностью – история с моими тремя тысячами ларьком, отданными 6 августа сигаретчику и его дружку–шнырю на покупку телефона.

Уже я было лег спать (но не заснул еще), как вдруг явился сигаретчик, приходивший и до этого, днем, после ларька – за куревом, как обычно. На сей раз он сказал, что сейчас говорил у себя на 10–м с блатными (я стал уточнять, с кем именно, – он назвал “дорожника”, которого я не знаю; “дорожники”, вообще–то, довольно низкая ступень в блатной иерархии, но на решение таких вопросов – о долгах – им полномочий, на мое удивление, тут хватило), и тот, с кем он говорил, просит, чтобы я пришел и подтвердил, что давал сигаретчику 3000 р. – в дог на покупку телефона (об этом сигаретчик так и сказал, в открытую, несмотря на их запреты), но через шныря.