Буреполомский дневник

Воскресенье. Такая ненависть клокочет в груди, так тошно и мерзко на душе, так сжимают горло эти спазмы ненависти и отвращения, – я не могу передать этого словами. Ненависть и омерзение к ним ко всем, ко всей этой их жизни, к их рабским, трусливым душонкам, ко всей этой злобной, бессмысленной, трусливой и наглой биомассе душат меня. За то, как они живут, какими стереотипами руководствуются, за их рабство, лень, трусость, отношение к меньшинствам и т.д. – вся эта зоновская гопота, да и вся населяющая эту страну нечисть, по совести, подлежат беспощадному истреблению...

Вчера днем явился–таки сигаретчик и первым сообщил главную новость: уже в понедельник–вторник ожидается приезд новой комиссии! До сих пор (утро воскресенья) еще неизвестно доподлинно, уехала ли та, “девяточная”, но уже со вчера бродят слухи про грядущую – еще более важную и страшную. Опять, значит, обнаружение моих сумок под шконкой (а м.б., даже и книг под матрасом) будет грозить мне злобной, истошной руганью, криком, визгом, потоком хамских угроз, а м.б., и в самом деле избиением...

Собирая вчера перед сном пакет с едой на следующие дни, наконец я обратил внимание, что теперь – без лапши и шоколада – пакет стал каким–то уж подозрительно, уж слишком легким и пустым. Вспомнил вдруг – как осенило! – полез проверять – и точно: паштета нет!!! Эта мелкая мразь, крыса, выходит, покрала у меня не только брикеты лапши, но и 2, по–моему, банки чешского паштета, – одну большую, привезенную матерью на последнюю свиданку, и одну маленькую, оставшуюся еще с прошлого раза. Насчет маленькой не совсем уверен, но большая была точно; я не съел их вовремя только потому, что нет нормального хлеба, а ни с вольным, ни с кислой столовской “чернягой” он у меня не идет, ларек же – раз в неделю, и хлеба там запросто может не быть. И вот – хорошая вещь досталась этой твари, мрази, говорящему куску дерьма, – лучше бы я обе банки открыл и скормил кошкам, если б знать!.. Набрав банок в пакет, я вынужден был на ночь спрятать его под свою шконку, со стороны “петушатника” – там эта мразь не достанет, со стороны проходняка путь закрывает мой продуктовый баул, да и не знает она про это, не видела. Теперь, видимо, придется постоянно, до самого ухода этой мрази в феврале, на ночь так и прятать жратву...

Ночь тоже устроили веселую. Еще с вечера целая толпа мерзких гопников, откровенных ублюдков–недочеловеков, собралась в соседнем “стремном” проходняке, даже, по–моему, с других бараков. Весь вечер они возились, бесились и дрались, то и дело валясь со шконки в мой проходняк и довольно ощутимо задевая меня. Но говорить что–либо этой биомассе бесполезно, кроме хамства, ничего в ответ не услышишь, поэтому я молчал. И так уже целую неделю, с понедельничного шмона на 12–м, я мучаюсь, – эти твари убрали на все время “комиссии” “шкерку”, наглухо отгораживавшую их раньше от меня, и лишь в изголовье хозяин шконки повесил полотенце – примерно четверть той ширины, которую надо завесить; так что теперь я страдаю вдвойне – не только слушаю их поневоле, но и вынужден лицезреть их дегенеративные хари. А этой ночью... Вдруг неожиданно рано вырубили свет после отбоя – и почти тотчас же один из этих ублюдков притащил и включил какой–то светильник, типа настенного бра (в проходняке у них, естественно, имеется нелегальная розетка, чтобы заряжать телефоны – вот в нее и воткнул). Стало светлее, чем бывает, когда над этим концом секции выкручивают лампу – хотя остальные еще горят, но по уровню освещенности можно уже ложиться спать. А тут вдруг – вместо желанной и неожиданно сбывшейся вдруг полной темноты – такой сюрприз!.. И даже не завешено ничем, кроме куцего полотенца, – “обиженные” рядом со мной тоже раньше жгли по ночам лампу, но они хоть отгорожены от меня одеялом, да еще завешено все у них там, внутри... И радостно стали говорить, что вот, мол, так гораздо лучше, чем сидеть в полной темноте. Вам, суки, лучше, а на всех, кому вы мешаете спать, вам плевать!.. Весь этот конец секции был ярко освещен, в т.ч. противоположная сторона, под окнами, но и там никто не возмутился, не потребовал выключить или хотя бы завесить. Когда пошел обход – они сразу погасили (впрочем, к нам “мусора” и не зашли, – только 12–й и сразу за ним 10–й), а потом – включили опять. Поспать в эту ночь, правда, сколько–то удалось, хотя раза 3 я просыпался; но в любом случае, при свете и под их (даже ночью) гомон и толчею под боком, в соседнем проходняке, на расстоянии вытянутой руки, – нормальным и полноценным этот сон считать, конечно, нельзя. Если будут включать каждую ночь – все ночи превратятся в один сплошной кошмар...