Буревестник

— Тут в первую очередь встает вопрос о вашей ответственности, товарищ Жора. Вы понимаете, какое доверие оказывает вам партия? Товарищ, — он назвал второго секретаря, — сказал мне, что вы очень стремитесь вернуться на эту работу, и мы это одобряем. Когда человек увлечен своей работой, он исполняет ее хорошо. Я слышал, что вы обещаете прекрасные результаты. Это тоже очень хорошо. Но подумайте и об ответственности. При малейшей ошибке с вашей стороны, люди скажут: «Мы обратились в обком за помощью, а они навязали нам этого инструктора». Понимаете? В каждой вашей ошибке будут винить нас. Ну, отправляйтесь! Желаю успеха!

Он крепко пожал руку Адаму. Второй секретарь вышел вместе с ним в коридор.

— Смотрите, чтобы мы больше не слышали о личных счетах! — сказал он, провожая Адама.

Тот остановился:

— Даже если Прикоп Данилов окажется бандитом? — спросил он, поворачиваясь.

— Бросьте вы эти глупости! — проворчал бывший шахтер. — Поступайте, как вас учит партия и чтобы никакие личные соображения — ни ненависть, ни дружба — не влияли на ваши решения. Это все, что я хотел вам сказать.

— Так я и собираюсь поступать, — сердито ответил Адам.

* * *

Вернувшись на пароход, Адам почувствовал, что Николау, боцман Мариникэ, Продан, капитан и многие другие довольны его появлением. Прециосу тоже встретил его дружелюбно. И даже Прикоп. Раз, после обеда, в самую жару, когда на палубе не было никакого движения и лишь внизу, на заводе, непрерывно стучали машины, закрывавшие консервные банки, Прикоп отвел Адама в тень, посадил на люк, сел рядом с ним и начал:

— Я давно собираюсь с тобой поговорить. Слушай, Адам, до каких пор мы будем официально называть друг друга «товарищ». Ведь мы знаем друг друга с детства. Верно?

— Верно, — подтвердил Адам. — Мы знаем друг друга с детства.

Его неприятно поразила эта дружеская откровенность Прикопа. Адам не верил ему и не мог верить: «Мы знаем друг друга с детства, — мысленно повторял он. — Еще бы!»

— Давай забудем то, что было. Не смотри на меня, как на сына Евтея Данилова. Я с ними порвал. С этим покончено. Но ты с самого начала на меня косишься. Почему? Я тебе ничего плохого не сделал. Разве я против того, чтобы ты нам помогал? Помоги, брат, спасибо скажем. В нашей работе, конечно, есть недостатки. Мы не боги. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

— Я вижу, что вы себя особенно не утруждаете, а из ошибок не вылезаете, — сухо заметил Адам.

— Опять начинаешь… Видишь какой ты? Я с тобой по-хорошему сговориться хочу, а ты опять за свое.

— Я вовсе не намерен с тобой сговариваться, — сказал Адам, вставая. — Мне хочется, чтобы партийная работа шла хорошо, больше ничего.

Он повернулся и ушел.

После этого разговора Адам проводил большую часть времени не на пароходе, а с рыбаками, на промысле. Свободные от вахты матросы или работницы рыбоконсервного завода, стоявшие в часы отдыха на палубе и смотревшие, облокотившись на планшир, как подходят куттеры с рыбой, часто видели на одном из них высокого, босого, голого по пояс, загорелого человека в серых парусиновых штанах. Адам — это был он — обычно сидел на палубе куттера, положив руки на колени, и ждал, пока куттер пришвартуется к пароходу, потом брал свои резиновые сапоги и стеганую куртку и карабкался по штормтрапу на борт. Он был так похож на рыбака, что никто не обращал на него внимания.