Буревестник (СИ)

  Тем не менее, уже через сутки, как только стемнело, я прибил к стене в гостиной выглаженную простыню, зарядил в купленный утром проектор катушку плёнки, скомандовал питомице гасить свет, и начался мой премьерный сеанс на пять с чем-то минут. Мэриан ворчала:

  - Жужжит твоя машинка, как электробритва. Дай хоть музончик пустим по ходу дела: в кинах завсегда за кадром пиликают.

  - Ну, заведи что-нибудь. Желательно из классики.

  Мы синхронизировали трансляцию: я - фильм, она - звуковую дорожку. Получился полный отпад, восторг в чистом виде и катарсис от мозга до кости.

  - Что это!? Что это играло!?

  - Вивальди. "Лето" из "Времён года", кажись.

  - Давай ещё раз!

  Повторили.

  - Мэриан! Это чудесно!

  - Ну, да. Со стороны смотреть всё лучше, чем по снегу прыгать.

  - Я хочу, чтоб это увидели другие! Например, твои друзья в том секретном клубе...

  - Спятил! Дин тебя убьёт за такое надо мной издевательство!

  - Давай без этих самых... гипербол. Обругает - это я понимаю, но уж никак не...

  - Ферди! Ты знаешь, как его полное имя? Мориарти! Дин Мориарти! Ни о чём не говорит?

  - Нет.

  - Господи! Да что ж ты такой тёмный!? Ведь его дед в своё время был главарём всей британской преступности, а может и всей европейской! Когда ищейки крепко сели ему на хвост, он бежал за Атлантику, а с ним - его любовница, герцогиня Монмаут. В Америке они поженились и прижили сына. Тот в Мировую войну геройски погиб при высадке в Нормандии, но успел завести свою семью. Дина самого чуть не забрали на фронт, но он был ещё слишком молод, и отец благословил его на дезертирство. С тех пор он скитается, строит из себя хохмача и шалопута, но упаси тебя Бог его злить!

  - Что замашки у него бандитские, это я давно просёк. Кстати, буква М из крестиков или шпаг - его метка? У меня на двери фургона такая завелась. И что-то мне подсказывает, что он не случайно проявляет ко мне интерес.

  - Дин любит вместительные тачки. А его монограмма на твоей машине - гарантия, что её никто не угонит. Не посмеет. ... Вообще он неплохой человек. Даже, пожалуй, очень хороший. Только странный.

  Обсуждать дальше проходимца, спёршего мои бриллианты, желания не было. Я затаился в себе, лелея один творческий замысел, но, что называется, претворять его мне хотелось только после похода в галерею Тейта.

  Три дня промчались, как три часа, и вот я, одетый в лучший костюм с галстуком, напомаженный и благоуханный, жду Кармен у назначенного места. Она приходит ровно в полдень, подаёт мне руку в тонкой кожаной перчатке и ведёт на экскурсию.

  - Творчество прерафаэлитов, - говорит, - может показаться слащавым, жеманным, излишне сентиментальным, иногда ханжеским. Но поверьте, эти художники совершили великий подвиг - они в последний раз попытались изобразить человека в его целостном, гармоничном состоянии. В отличие от большинства интерпретаторов истории культуры они не противопоставляют Античность и Средневековье, а используют наследие обеих эпох как два равноценных апофеоза человечности - телесный и духовный. Вы понимаете?

  - В общих чертах.............................................................................................

  - Вам нравятся картины?

  - Очень! Очень красиво! И печально, особенно... вон та...

  В лодке среди камышей сидит измождённая девушка в белом платье, с распущенными золотистыми волосами, а за борта свешиваются яркие, многоцветные вышивки или что-то в этом роде.

  - Это леди из Шалотта, героиня старинной легенды, изложенной Альфредом Теннисоном. Она была обречена томиться в башне, ткать гобелены и смотреть на мир даже не через окно, а через волшебное зеркало, показывающего дальние страны.

  - Как телевизор?

  - Отчасти, да. Но однажды мимо её узилища проехал рыцарь, она не удержалась, взглянула на него и полюбила. В тот же миг зеркало треснуло пополам, и заколдованная леди поняла, что близится её конец. Она выбежала из замка, села в лодку и поплыла в Камелот, где служил рыцарь, но приплыла уже мёртвой. Пойдёмте скорее от этой картины!

  - Почему?

  - Она похожа... на Миранду.

  "Да не особо", - чуть не вырвалось у меня.

  В толк не возьму, почему леди из Шалотта под страхом смерти не могла покидать башню и смотреть в окно, которое, как на зло, у неё имелось; кто её заточил и чего ради, но иллюстраций этой нелепой истории прерафаэлиты оставили штук пять, если не больше.

  - Наверное, ваша сестра восхищалась подобной живописью?

  Я знал, что нет, и что Кармен не хочет об этом говорить, но мне нужна была причина.

  - Вовсе нет.

  - Почему?

  - Не знаю. Она мне не объясняла.

  - Я думаю, потому что вот так рисовать - очень трудно. Взять вот хоть Сезанна. Что у него? Бутылка, ваза с яблоками - и готово дело! Так-то, конечно, легко. ... Правда, можно говорить о СУТИ фруктов и посуды... Но ведь картина не станет лучше от кучи умных слов, которое скажут по её поводу!

  Здорово меня разобрало. Сердце так и выскакивало.

  - Давайте уйдём, - говорит спутница.

  - Нет, я хочу ещё!

  Словно речь шла о двадцать первой порции мороженного.

  - Вы устали. Мне кажется, вы недавно были больны.

  Вот взгляд истинного доктора медицины!