Бургомистр

— Я тоже так думал, — сказал я. — До войны. Но началась война и у меня не осталось выбора, чью сторону занять.

— Я навёл о вас справки, — сказал Редлих. — Полагаю, что свой выбор вы сделали ещё в семнадцатом году.

Я утвердительно кивнул.

— Мне крайне импонирует то, что вы делаете, — продолжил Редлих. — Не засовываете голову в песок с причитаниями: «Ой, что будет!», а мужественно и методично налаживаете нормальную жизнь. Больше бы таких на оккупированных территориях.

— Спасибо за комплимент, — сказал я. — У Вас конкретная задача или так — общее изучение обстановки?

— Пока, к сожаленью, ничего определённого, — сказал Редлих. — В отношении будущей русской государственности в среде эмиграции полный разброд и шатание. Одни рвутся воевать с большевиками, другие, напротив, готовы быть со Сталиным заодно, лишь бы сокрушить нацистов. Особенно популярны такие настроения во Франции, что понятно, Франция оккупирована немцами, война была проиграна лягушатниками бездарно и нелепо. Немцы ко всем вариантам национальных вооружённых сил народов Советского Союза относятся крайне настороженно. В конце июня во Львове гестапо арестовало двух главных украинских националистов — Бандеру и Шухевича — за несанкционированное провозглашение независимого украинского государства. Насколько мне известно, они оба сейчас в концлагере. Их партизаны на Западной Украине воют со всеми, больше всего с польским мирным населением, многовековая лютая ненависть к панам прорвалась.

— Вы полагаете, что началась вторая гражданская война? — спросил я.

— Не думаю, — сказал Редлих. — Во всяком случае, такое утверждение было бы сильным преувеличением. Почти двадцать пять советской жизни не прошли бесследно. До приезда к вам я много времени провёл в Белоруссии и Смоленске. Мой вывод таков: основная часть советского населения занимает выжидательную позицию, в душе склоняясь больше в сторону коммунистов, чем немцев. Знаете, как в плохой поговорке: сволочь, конечно, и душегуб, но свой, родной, а эти чужие, чужие порядки принесут, нам этих порядков не надо.

— Сколько вам лет? — спросил я.

— Тридцать два.

— Значит, в той гражданской войне не участвовали. А я участвовал и, как вы выразились, выжидательную позицию населения на своей шкуре прочувствовал пулевыми ранениями. Наш народ будет держать нос по ветру. Победят немцы, будет под них подстраиваться, победят красные, обратно в колхозы и на фабрики пойдут. В оправдание своему народу могу сказать лишь одно, так, наверное, любой народ устроен.

— Но вы же не стали сидеть и выжидать, — возразил Редлих. — Вы проявили инициативу, довольно успешную, и с точки зрения вермахта и на взгляд населения. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — сказал я. — Я и мои товарищи так долго сидели в погребе, признаться, уже не сомневались, что в этом погребе, в этой темноте и бездарности, помрём. Поэтому когда забрезжил свет, не смогли сидеть равнодушно по хатам. Но, к сожаленью, прав мой заместитель Каминьский, порядок придётся поддерживать железной рукой. События сегодняшнего дня подтвердили это с грустной очевидностью. РОНА неизбежно превратится в карательные части. Двадцать лет назад я воевал с красными карателями, их называли «чоновцы», теперь карателем стану сам. Поверьте, метаморфоза не из самых приятных.

— Жизнь это не шахматная доска, разлинованная на чёрно-белые квадратики, — сказал Редлих. — Извините, за философскую сентенцию. Весной я был в Югославии, сформированный из бывших врангелевцев казачий корпус немцы направили туда, воевать с местными партизанами. По их манере поведения — натуральный Иностранный Легион, со всеми бесчинствами и непотребством, свойственным наёмникам. Неизбежная логика войны.

— На войне нет логики, — сказал я. — На войне есть только насущная необходимость выжить. Если удалось при этом не потерять человеческий облик, ты уже почти герой. Удаётся, как вы понимаете, не всем.

— Начальник моего отдела, полковник Гелен, доверенное лицо адмирала Канариса в Генштабе. У него, как и у его патрона, куда более взвешенное отношение к русским проблемам, чем у руководства нацистской партии и самого Гитлера. У тех всё просто, заморить подавляющую часть славянского населения голодом и непосильной работой, примерно как индейцев в Латинской Америке во времена конкистадоров, в общем, чистой воды «Моя борьба», что будет во время мира, никто задумываться не хочет. Все как-то забывают, что «Майн Кампф» была написана в двадцать третьем году и служила идеологией прихода к власти. Практическая сторона дела всегда сложнее — одни евреи отправляются в концлагеря или высылаются из Германии, другие — полукровки, их называют мишлинге — служат в вермахте и успешно воюют за новую империю.

— Я читал «Майн Кампф», — сказал я. — Книжка, действительно, талантами не блещет.