Новый удар — более яростный, чем все предыдущие; где-то вверху раздался отчаянный скрежет, оттуда полетели искры, и Ячук вскинул туда голову: тут же приметил, что в потолке, в полуметре от ворот была некая выемка, неведомо как глубоко идущая, ибо была она накрыта густой черной тенью. Он решил взобраться туда, укрыться в этой выемке — и все это заняло краткие мгновенья, пока орочий ком сминаясь, треща костями, несся по коридору. Он ухватился руками за засов; взобрался на него, и тут, от очередного мощного удара, полетел на пол. Какое же разбитое было тело! Каких же трудов стоило ему вновь вскочить на ноги, стремительно броситься, вновь взобраться на засов.
До потолка еще оставалось полтора метра, и тут не за что было ухватится; но очередного могучего удара, отдавшегося таким грохотом, что у Ячука заложило в ушах, край заслона со скрежетом отодвинулся, изогнулся, а маленький человечек; вновь отлетел на пол. Орочий ком был уже совсем близко — еще несколько мгновений, и эта наполовину передавленная масса должна была погрести под собою человечка — но он вскочил на ноги, прыжком метнулся на погнувшийся засов; от него еще одним прыжком прыгнул на дымящийся изгиб; и не на мгновенье не останавливаясь, ибо не было уже никаких мгновений, взвился к выемке в потолке.
Наверное, в обычном состоянии, у него никогда бы не вышло такого трюка, хотя и был он очень ловким; но здесь, борясь за свою жизнь, он пролетел с метр (что в два раза превышало его рост), ухватился руками, за край выемки, и в долю мгновенья поняв, что там не за что ухватится — выпрямил свои ноги под углом, уперся ими в передернувшиеся от очередного удара ворота; но ни на мгновенье не оставался в таком положении: он отчаянно ухватился ладонями за острый направленный вниз угол, и рванулся всем телом — вдернулся в эту выемку; и она оказалась настолько узкой, что даже и его скрюченное тело было сжато — это-то и требовалось, он упирался в железо локтями и коленями — так и удерживались.
Представьте теперь себя в таком положении; вы в узком, гладком железном ящике, перевернутым вверх дном; под вами беснуются, машут ятаганами всякие твари, а вы, как ни упираетесь, все-таки, медленно соскальзываете к ним; вы со всех сил упираетесь локтями и коленями, они мучительно болят, но, все-таки вы соскальзываете, соскальзываете…
Тот первый, перемешенный с волколаками вал не хуже любого тарана врезался в ворота, и многие были раздавлены, раненные же — те у кого были сломаны кости, визжали, надрывались страшными ругательства. Одновременно, от очередного удара ворота больше накренились, и подбежали следующие ряды. Пронеслись крики командиров:
— Остановиться! Всем немедленно остановиться!
Орки были хорошо выдрессированы, а потому повиновались: треск прокатился по закованным в железо рядам, и они остановились: но все-таки кто-то не успел, а кое-где началась давка. Но вот новая команда:
— Всем отступать на десять шагов! Ворота сейчас рухнут!
Раздались десять слаженных, унесшихся вглубь туннеля ударов, и в двух метрах под Ячуком остался железный пол, по которому разливалась теперь кровь, и с воплями пытались отползти от ворот раненные с переломленными костями. А человечек все соскальзывал, все быстрее-быстрее; вот сейчас он рухнет.
Из-за ворот раздался страшный, звериный вопль: «БЕЕЙ!» — и от чудовищного удара, таран вырвался из рук пробивающихся, но и ворота изогнулись дугою, и с трещащим скрежетом стали заваливаться. Вот верхняя их часть промелькнула прямо под Ячуком, и он смог оттолкнуться от нее ногами; вновь взобраться в свою выемку. Теперь его упиралась в верхнюю часть этой выемки; ну а руки и ноги вновь начали соскальзывать по железной поверхности: по крайней мере у него было еще две-три минуты.
А ворота продолжали заваливаться. Видно, в какое-то мгновенье те, кто попал под падающие ворота, выставил свои лапы (у кого они еще были целы); но вот метнулась волна нападавших: они бежали плотно, стремительно, с перекошенными от нетерпения лицами. У всех были ятаганы; они кричали что-то бессвязное, они ревели, стонали, вопили; и вот ворота осели окончательно, из под них раздался треск. Ячук не видел, как столкнулись первые ряды, но он понимал, что они были обречены. Раздался такой звук будто множество кирок врезались в каменную твердь и, разодравши ее, погрузились в кости, в плоть, которая отчаянно, с болью вскрикнула.
«А-АААРРР-РР-РРААБРАА!!!» — взвилось, и грохотало уже не умолкая; но наливаясь какими-то кровавыми выступами. Треск, звон, хруст, ор — все слилось, стало подобным чудовищной музыке, словно эта сама смерть, выдыхая кровяные пары, пела в коридоре.