Буря

Поток восставших напирал неукротимо, и рвался из сотен глоток, вместе с беспрерывным воем; еще и крик: «Свободу! НА СВОБОДУ!» — и видно было, по отчаянным лицам, что существа эти — люди, гномы, еще кто-то, не пойми кто: все они отчаялись, и не боялись уже ничего, даже и смерти — они не понимали, как можно бояться, как можно останавливаться теперь. А Ячук продолжал соскальзывать — он упирался из всех сил, но, все равно, вскоре должен был соскочить на эти головы, провалиться между них, быть раздавленным…

И вот это мгновенье пришло: он соскочил, и не за что было ухватится. Упал на чью-то голову, стал соскальзывать, но вот ухватился за выпирающую из тощего плеча кость; да так и замер, все силы вкладывая только в то, чтобы не упасть. А тот на которого он упал, так поглощен был происходящим, что даже и не заметил ничего; он судорожно передергивался; рвался вперед, к своей гибели. Этот раб был весьма высоким, и Ячук мог разглядеть, что происходило.

Передние ряды орков были сметены, но следующие выставили тяжелые щиты, и, чувствуя, что тоже обречены, дрались с ожесточением: били и били своими ятаганами в плоть напирающих рабов, но все было тщетно — рабы запрыгивали прямо на щиты, уже зарубленные падали на орочьи головы; а за ними, точно удары тараны налетали следующие ряды, валили орков, затаптывали. За несколько кошмарных минут орки отступили как раз до того изворота туннеля, где поднималась лестница. И все эти минуты, Ячук едва не задыхался от темного, заполненного кровяными парами воздуха, со всех сторон неслось, кружа голову, беспрерывное: «А-А-АА!!!»; спереди же — звон стали и вопли. Страшно орали и под ногами; ведь, несомые общим потоком, они давили уже раненных, и своих и орков. А телами был завален весь этот спуск — на каждом шагу лежали они, истекали кровью, и среди поверженных больше, все-таки, было рабов.

Возле лестницы орки встали намертво. Вначале то, рабы проскочили этот поворот, среди них был и тот, на плече которого сидел Ячук. Но за поворотом орочьи командиры вскричали: «Пригнуться!» — передние ряды орков исполнили команду, а следом стояли наготове лучники: взвизгнули стрелы, и первые ряд восставших пал замертво. Орки пригнулись, выстрелил второй ряд — повторялось то, что уже видел Ячук. Стрелы свистели беспрерывно, впивались в тела, и в несколько секунд, возле разворота образовался целый вал из тел. Испугавшись стрел больше чем ятаганов, передние ряды разворачивались, и с воплями: «Лучники! Лучники!» — поворачивались, пытались бежать обратно. Однако, какой там — все сорок отвоеванных метров, были заполнены стремительною живой рекою, которая, в это время все втекала и втекала, через выбитые ворота. Они несли повернувшиеся ряды дальше, а те, совсем отчаявшись, прыгали им на головы, пытались пробраться хоть так, однако — стрелы врезались им в спины…

Но вот у лучников кончились стрелы, и они, послушны команде метнулись к стенам, вжались в них; теперь, железной лавиной, скрежеща клыками, с вытаращенными глазищами, неслись подоспевшие тролли! Каждый ростом под два метра, широченный в плечах, темно-бурого каменного цвета — в лапах они сжимали огромные молоты, со свистом рассекали ими кровавый воздух, и раскрыли свои широкие пасти в оглушительном вопле — весь туннель дрожал от их массы.

Тот, высокий раб, на плече которого сидел Ячук оказался во втором ряду, а перед ними были только коренастые гномы, бывшие чуть повыше его пояса. И повернувший было высокий теперь вновь мчался на троллей, размахивал ятаганом. Тогда Ячук закричал ему на ухо:

— Да что же ты?! Сейчас ведь сметут! На смерть ведь, бежишь!

А высокий, едва ли понимая, что это за голос, прокричал:

— Я то погибну?! Я вырвусь! Вырвусь! ВЫРВУСЬ!