Буря

Они забыли все. Вдруг, как будто издалека, он услышал голос Мари:

— Жано, ты запер дверь? Я боюсь — Синяя Борода придет…

Он рассмеялся. И снова он ее целовал.

— Мне никогда не было так хорошо!..

— Мари, зажги свет… Это рядом с тобой… Я очень тебя прошу… Я хочу тебя видеть…

Он глядел на нее и улыбался: какая она красивая! Днем не видно… А сейчас очень красивая. Глаза необыкновенные — туманные и блестят…

Они лежали рядом под бронзовыми купидонами и шопотом говорили о счастье. Они мечтали о будущем, как дети, которые придумывают счастливую развязку страшной сказки.

— Все будет хорошо, — шептал Пепе. — В этом году они кончатся, я убежден. Ты даже не понимаешь, что сделали русские!.. Жак говорил, что они прошли вперед двести километров, это как отсюда до Лилля, понимаешь? У них Сталин командует, ясно, что бошей побьют… И генералы молодые. А наши были, как этот доктор… Помнишь, я тебе рассказывал про Влахова, как он приезжал на завод? Абсолютно все понимает. Наверно, он теперь генерал… Русские отовсюду прогонят бошей, ничего нет удивительного… Вот будет радость, представляешь?

— Жано, а ты веришь, что мы будем вместе?..

— Обязательно! Мы с тобой поедем к морю. Ты ведь тоже не была у моря. Мама была в Бретани, рассказывала — это неописуемо — ничего не видно, кроме воды, а волны, как дом… Или мы поедем в Марсель, марсельцы такие веселые… Можно поехать в десять, в сто городов. Конечно, вдвоем… Летом — отпуск, утром не нужно торопиться, я тебе принесу кофе в постель, можно выпить кофе, закрыть ставни, и снова ночь, целоваться… Я мог бы с тобой целоваться целый год подряд, понимаешь?..

Вдруг Мари вспомнила, как Жано говорил «четыре дня пытали»… Она стала целовать его, сдерживая слезы, целовала, как будто прощалась с каждой его частицей…

— Жано!.. Мой Жано!..

И снова она забыла про все; лежала счастливая, улыбалась. И снова он ее целовал. Она сказала, смеясь:

— А ты говорил, что здесь можно спокойно спать.

Они проснулись поздно. Доктор Ваше куда-то ушел.

Экономка дала им кофе. Они с нею простились. Мари вскрикнула:

— Я забыла гребенку…

Пепе пошел за нею, он понял — нужно проститься, чтобы никто не видел. Она его обняла, не могла оторваться.

— До свидания, Мари! Скоро мы встретимся…

Улицы были пустынные; парижане, встречавшие Новый год, еще спали. Пепе зашел к товарищу, у него подремал. Револьвер должны были передать в семь часов — ходить с игрушкой опасно…

Еще два часа… Он снова проверил свой план: добежать до угольного склада, через стенку — и он на улице Дофин, там будет народ, легко затеряться… Ему не было страшно; о предстоящем он думал, как о головоломке: обязательно нужно решить.

В начале восьмого он открыл дверь ресторана и обрадовался: действительно день выбрали хорошо — только один столик занят, в глубине, возле телефона — толстяк с двумя дамами. Наверно, актер, лицо у него смешное…

Это был маленький ресторан — восемь столиков, цинковая стойка. Трудно было поверить, что немец мог открыть такое место, ведь даже парижские знатоки кулинарии не знали «У Жана». Через несколько месяцев войдет в моду, как «Золотой каплун»… Пока что в будни здесь полно, но не тесно, а сегодня и вовсе пусто…

Шеллера не было, это не встревожило Пепе, он знал, что немец должен приехать в половине восьмого — «точно, как по часам»… Хозяин, с окурком, дрожавшим на отвисшей губе, с маленькими хитрыми глазенками, недоверчиво оглядел Пепе — это что? Такой заказывает, ест, пьет и потом не хочет платить — «слишком дорого»… Может быть, он думает, что у меня простая обжорка?.. Он подошел к Пепе, не зная, как его выпроводить. Но Пепе умел разговаривать с кабатчиками:

— Неудачно встретил Новый год — в поезде… Хочу наверстать… Шурин мне сказал: только «У Жана». Вы его, конечно, знаете, господин Дюваль из «Креди лионнэ». Не помните? Плотный, с проседью… Он у вас всегда заказывает «шамбертен»…

И хотя хозяин не мог вспомнить, кто этот плотный с проседью, он сразу смягчился.

— У меня бывают только солидные клиенты… Что же вы закажете?

— Не знаю… Что вы можете мне предложить?..

Пепе с трудом глотал куски жирного мяса, но делал вид, что ест со смаком, причмокивая пил вино, говорил хозяину: «„шамбертен“ действительно стоит своих денег…»

Наконец раздался шум мотора. Пепе знал, что Шеллер отпустит машину до девяти — как по часам… Высокий, худой, на левой щеке шрам — так и Жак говорил… Шеллер был с француженкой, она цеплялась за его руку, повторяла: «Мое маленькое сокровище!..» Жалко, что нельзя убрать и шлюху. Но ничего не поделаешь, мы не анархисты, дисциплина, сказали — только боша. А шлюху, конечно, следовало бы убрать. Глаз с него не сводит, сука!.. Ладно, выгоним немцев, она свое получит.

Шеллер повесил шинель, портупею. Сел он хорошо — второй столик от двери… Теперь нужно подождать, пока выйдет хозяин. Конечно, есть риск — может притти новый клиент. Но хозяин опасней — он, видно, крепко связался с бошами. Толстяк далеко. И не станет такой путаться, испугается… Жалко, я пропустил, когда он спускался в погреб за бутылкой. Но бош свою почти вылакал, сейчас закажет другую…