Мы упали на футоны, лежавшие на полу, и щель между ними оставила мою спину и ноги на мягких одеялах, но вот в бедра впился твердый татами. И впивался все сильнее, пока мы целовались, прижимаясь друг к другу все сильнее, чтобы прогнать из головы все, что не относилось к этому моменту.
Во мне нарастала буря, мне казалось, что дождь и гром неистово сталкивались. Я не знала, что делать с этим чувством, не знала, как далеко хочу зайти. Голова затуманилась, меня переполняло желание и счастье. Чувств говорило мне поддаться Томо. Он нежно сжимал меня в руках. Я доверяла ему всем сердцем.
Его руки переплелись за моей спиной, он прижимал меня к футону, усеивал поцелуями шею. Кожа пылала там, где он ее касался, словно мы были единым целым, словно ближе уже было некуда. Но он ждал, желая, чтобы я сказала ему, как далеко он может зайти. И я поняла, что все это по-настоящему. Наши отношения с Томо были достойны защиты, они были важными. Но мне было неловко. Я никогда еще этого не делала, а он просил меня принять решение.
Часть меня все еще пыталась осознать, что происходит. Сколько я смогу допустить? Как далеко он хочет зайти? То, что я хотела, всегда казалось очевидным, но скрывалось в моих мыслях. Теперь же в трепещущем свете лампы, когда в будущем не было уверенности, когда нам могло толком ничего не оставаться, когда тепло его кожи наполняло мое сердце целостностью, ощущением, что все правильно, я не могла ничего говорить. Все границы были размытыми, не имели значения. Может, и нельзя было так легко понять, что правильно. Может, нужно лишь прорываться сквозь тьму и надеяться на лучшее.
— Томо, — тихо сказала я ему на ухо. Он отозвался низким нежным звуком. — Ты уверен?
Он поднял голову и посмотрел на меня, глаза сверкали, взлохмаченные волосы начали пропитываться потом от нашего жара.
— Уверен, — сказал он, его бархатный голос был решительным, он тяжело дышал. Он хотел отдать мне все, и это наполнило мое сердце желанием. — А ты?
— А я… нет, — сказала я, ненавидя собственный голос. — То есть, я хочу, — я невероятно хотела этого. — Но я… Просто пойми, это есть в моих будущих планах, ясно? Я знаю, это глупо, но… Не думаю, что я готова. Я хочу, чтобы это было с тобой, но… не сейчас. И не так.
Я думала, что он скажет нечто, вроде: «Планы могут меняться» или «У меня осталось не так и много времени». Но он этого не сделал. Он закрыл глаза, пытаясь совладать с дыханием. Я задела его чувства? Я разрушила все это чудо?
Он открыл глаза и игриво коснулся пальцем моего кончика моего носа.
— Прости, — сказал он с улыбкой. — Я не набрасываюсь насильно во время первой же ночевки.
Я уставилась на него с раскрытым ртом.
— Я знал, что это тебя расстроит, — сказал он.
Я ударила его по руке.
— Какой же ты балбес!
Он рассмеялся, взлохматил мои волосы и поднялся с футона. Он прошел по полу и дотянулся до своей сумки, после чего бросил мне дополнительную рубашку. Я и не осознавала, как в комнате холодно, пока не лишилась его тепла на своей коже.
Я осторожно надела рубашку, глядя, как свет лампы очерчивает его грудь.
— Но поцелуи ведь продолжатся? — спросила я, скользнув внутрь футона. Одеяло было теплым, ведь до этого мы лежали поверх него.
Томо усмехнулся и устроился рядом со мной, обнимая.
Снаружи пошел дождь, стуча по крышам, а лампа на столе потухла. Я затерялась в его невидимых прикосновениях в темноте, в его тепле и мягкости.
Обратный путь в Нагоя был тихим из-за неловкости, но не из-за Томо, а из-за Ишикавы. Томо коснулся пальцами моей ладони, но я отодвинулась, Ишикава пытался смотреть в окно на проливной дождь.
Он вернулся в рёкан почти в два часа ночи, со скрипом отодвинув дверь, что разбудило нас. Свет из коридора заливал его силуэт, падал на обнаженную спину Томо, лежавшего рядом со мной на животе, закинув на меня одну руку.
Свет из коридора не скрыл румянец на щеках Ишикавы.
— Ишикава, — сказала я, паника сковывала горло. Он выглядел удрученным и уставшим, вода стекала с его белых волос, в которых запутались обломки веток. Томо не сразу поднял голову, сначала взглянув на свои руки и оттолкнувшись.
— Сато, — пробормотал он, голос был низким и хриплым ото сна.
От этого звука все лицо Ишикавы стало пунцовым.
Я запаниковала. Томо не догадывался, но я знала, как больно Ишикаве.
— Это не то, что ты…
— Замолчи, Грин, — сказал Ишикава, опустил голову и промчался в ванную. — И, да, я в порядке. Избавился от священников и вернулся без хвоста. Если вы вообще беспокоились.
— Ревность, — улыбнулся Томо, устраиваясь для дальнейшего сна.
«Ага, — подумала я. — Ты отчасти прав».
Воспоминание принесло за собой очередную волну смущения, когда я взглянула на Ишикаву. Он шутил с Томо утром, чтобы прикрыться. Я видела, что они разговаривали, когда вышла из ванной, но, когда они повернулись ко мне, Томо улыбался, а Ишикава отвел взгляд.
Томо все же обхватил мою ладонь пальцами, я скривилась и высвободила руку. Как он мог не замечать чувств своего лучшего друга? Хотя и я не осторожничала, зная правду. Потому тоже была виновата.