— Кое-что не меняется, — сказал он. — Но он смирится. Наверное.
Я открыла сумку и устроила домашнее задание между стопками бумаг и учебников.
— О,
— Всегда пожалуйста. Так я могу тебя видеть каждый день.
Он рассмеялся.
— Тебе не нужен повод.
— Как твоя рука? — он сломал ее, когда сила Тсукиёми чуть не разорвала его на части. Когда он взбирался по ступенькам, было видно, что он еще и ногу потянул. Из-за ран и синяков ему пришлось пропустить турнир кендо.
— Врач сказал, что написать вступительные экзамены в феврале я смогу, если буду соблюдать указания.
— А ты?
Томо криво улыбнулся.
— Томо.
— А я не люблю приказы.
Я вздохнула и опустилась на его кровать.
— Но экзамены важны, и ты это знаешь.
— Кэти, — его голос был низким и красивым. Я хотела целовать его снова и снова, ведь теперь мы были свободными. Но вместо этого я сидела рядом с ним, он передал мне милую тетрадку с картонной обложкой. На голубом фоне были маленькие панды и коричневые медведи, дополняли картину деревья сакуры и улыбающиеся
— Что это? — спросила я.
Он покраснел.
— Открой.
Я медленно перевернула обложку и удивленно открыла рот.
— Ох.
Новый альбом с рисунками, наброски были еще красивее, чем раньше. Цветы были полны оттенков серого, очерчены осторожными черными линиями и казались такими настоящими, что хотелось понюхать их. Рисунки трясогузок и оленей, бегущих лошадей и драконов в небе. Я быстро переворачивала страницы, желая увидеть больше. Красота переполняла меня, окружала меня, пока я не забыла все, кроме мягких линий карандаша, кроме особого голоса Томо, для которого ему не нужны были слова.
Так он видел мир. Это было в его сердце. Он рисовал разное, но он рисовал это сам, рисовал прекрасно и свежо.
Я перевернула страницу и замерла.
Он нарисовал меня. Мое лицо было повернуто к окну поезда, волосы выбились прядями из хвоста. Я перевернула страницу и там снова увидела себя — изгиб своей спины, свою ногу, я сидела на краю пруда, подняв голову к небу. Еще на одном рисунке я сидела за столом, подперев рукой голову, карандаш замер над страницей, пряди волос плясали на ветру их открытого окна.
Я перевернула страницу. Незаконченный рисунок меня, тянувшейся за книгой на полке, простыня была обернута вокруг моего тела, как на мраморных статуях. И она плотно прилегала к моему телу, из-за чего мои щеки запылали.
Томо нервно рассмеялся и забрал альбом.
— Этот ты не должна была видеть, — он закрыл альбом и оставил его на кровати. — Хотя я не могу еще изобразить все детали.
Я покраснела еще сильнее. Но рисунки не были опасными и сделанными на скорую руку. Они были нежными и изящными, такие могли висеть в музее. Я ощутила благодарность за то, что он мог видеть такую красоту во мне, как и я видела ее в нем.
— Они прекрасны, — сказала я. — Ты так талантлив.
Его лицо стало красным, как
— Не очень-то.
Я толкнула его плечом, ощутив отголосок боли от заживающего синяка после встречи с кирином.
— Не скромничай. Но осторожнее с рукой, ладно? Тебе ведь нужны вступительные экзамены для школы искусств.
— Знаю, — мы сидели минуту. Я не могла перестать думать о рисунке. Я хотела целовать его. — Как тренировка кендо? — спросил он, вопрос заставил меня вздрогнуть.
— Хорошо, — сказала я.
— Уже успела избить Сатоши? — усмехнулся он.
— Там не было Сатоши.
Томо откинул голову.
— Ах. Вот он как.
— Что?
— Он говорил, что запишется на дополнительные курсы, — сказал Томо. — Чтобы сдать экзамены.
Я раскрыла рот.
— Правда?
Томо кивнул.
— В этом году он, наверное, опоздал. Но некоторые курсы принимают летом. Он может еще успеть.
Случившееся изменило все наши жизни, заставило изменить направление своего пути.
— А ты? — спросил он.
— Я? А что я?
— Ты… вернешься в Америку?
Папа звонил на выходных и звал меня. Он не упоминал при Диане Ками, она ведь и не поверила бы ему. Но он продолжал посылать мне письма на электронную почту с фотографиями озера, утверждая, что мне будет весело.
Озеро было красивым, хоть и последовали бы за ним новые семейные проблемы. Мне не хватало своей жизни на западе, где я не ошибалась, не могла ляпнуть лишнего нечаянно. После случившегося мне нужно было надеяться на чудо в феврале, иначе мне светила международная школа.
Но было ли это страшно? Томо уже не будет в Сунтабе в следующем году. А Юки и Танаку я смогу видеть и вне школы. Может, международная школа — не так и плохо.
— Не знаю, что будет потом, — сказала я. — Но пока что мой дом здесь, в Шизуоке. С тобой.
Он поднял взгляд, на губах появилась смущенная улыбка. Его пальцы скользнули по моей руке и переплелись с моими. Я видела шрамы на его второй руке, они пересекались, складываясь в карту, его карту.
— Они не сходят со страниц, — сказал он.
— Хмм?
— Рисунки, — он заметил, что я смотрю на шрамы. — Они не нападали, ни один не напал. Они еще двигаются, но тьма спит. Я это чувствую.
— А кошмары?
— Порой бывают, — сказал он. — Но появились новые сны. Аматэрасу и Тсукиёми вместе идут по Небесному мосту, их окружают стаи ворон. Как-то так.
— Мило, — улыбнулась я.