Хотя явных доказательств нет. Маг ощущал в этом месте полное благополучие. Оно сильно – и оно растет. А вот Омтозе Феллак со всех сторон слабеет. Итак, конец эпохи. Эпохи, что окончилась в большом мире уже очень, очень давно.
Но тогда как понять, почему Онрек здесь изменился? Разве что… о боги! Этот фрагмент Телланна, в отличие от всех прочих, лежит вне Ритуала. Вот почему Онрек обрел здесь плоть и кровь. Здесь не было Ритуала Телланна, не было отделения имасских душ. Значит, здешние Имассы могут даже не знать об Ритуале.
Что произойдет, если Логрос приведет сюда тысячи своих воинов? Если Крон… нет, Серебряная Лиса не позволит. Они нужны ей для чего-то иного. Для другой войны.
Интересно было бы понять, как этот фрагмент связан с тем, что создан для Волков в конце Паннионской войны. Насколько знал Быстрый Бен, Оплот Зверя – или как теперь его называть – засеян душами Т’лан Имассов. Или хотя бы воспоминаниями душ – возможно, это и есть сущность души. Она – клубок сплетенных воспоминаний о чьей-то жизни. Слишком много жизней, слишком много различных полос сплетены нынче воедино…
Тралл Сенгар отошел в поисках воды. Ручейки булькали среди скальных выходов почти везде – камень будто напился воды после отхода льдов.
Онрек еще немного поглядел на котят – и повернулся к Бену. – За теми холмами протянулся ледник, – сказал он. – Я чувствую его гниение. Это древняя дорога, по которой когда-то брели Джагуты. Убегающие от резни. Колдун, вторжение льда меня тревожит.
– Почему? Очевидно, что битва случилась тысячи лет назад, а сегодня все Джагуты мертвы.
– Да. Но дорога напомнила мне о… кое о чем. Пробуждается память…
Быстрый Бен спокойно кивнул: – Это как тени. Да.
– Именно.
– Не тревожься: это не надолго.
Имасс нахмурился, отчего его грубое лицо стало менее, чем обычно, походить на лицо человека. – Да, в глубине души я чувствую… Я просто… забыл.
– Ты слишком строг к себе, Онрек. Не нужно все время казаться сияющим от радости.
Улыбка Онрека была грустной. – Я делаю подарок другу, – сказал он тихо, – в ответ на множество даров, которые он сделал мне.
Быстрый Бен вгляделся в лицо воина. – Дар теряет ценность, Онрек, если его передаривают множество раз. Он начинает утомлять нас. Всех нас.
– Да. Теперь и я это вижу.
– К тому же, – продолжил маг, смотря на эмлав (они набили животики и теперь играли в драку на залитой кровью траве), – возможен и другой дар. Показать свою слабость. Этот дар вызывает симпатию вместо простого восхищения. Если тебе понятно…
– Понятно.
– Кстати, ты сделал много красок. Зачем?
Улыбка внезапно расцвела: – А ты умен. Когда я найду каменную стену, способную говорить… о да, это другой дар. Мой запретный талант.
– Запретный? Почему?
– Среди моего народа установлено табу на точное изображение себе подобных. Слишком многое изображено – слишком многое попало в плен к времени. Сердца могут разбиться. Измена разрастается подобно паразитам.
Быстрый Бен метнул на Онрека взгляд и отвел глаза.
Тралл Сенгар вернулся с раздутыми водяными мехами. – Ради Сестер, – воскликнул он, глядя на Онрека. – Что я вижу? Ты хмуришься?
– Да, друг. Хочешь узнать, почему?
– Вовсе нет. Честно говоря, это чертовское облегчение.
Онрек наклонился и взял за шкирку одного из котят. Зверек яростно зашипел и задергался. – Тралл Сенгар, ты можешь объяснить нашему другу, почему Имассам запрещено правдоподобно изображать себя. Можешь также рассказать мою историю. Пусть поймет, почему во мне живет боль – ведь я вспомнил, что смертная плоть реальна только когда питается дыханием любви.
Быстрый Бен прищурился на Онрека.