Буридан

— Считай, что этот человек уже спасен, — сказал герцог. — В какой бы тюрьме он ни находился, то, что он будет вызволен, так же верно, как то, что я герцог Египетский.

Буридан тяжело дышал.

— И когда его поведут на виселицу.

— Мы успеем вовремя: разберем виселицу, убьем палача, разгоним стражников, но этого человека не повесят!

Буридан перевел дух.

— Когда должна состояться казнь? — спросил герцог Египетский.

— Завтра утром, на рассвете, — отвечал Буридан.

— Завтра утром? — произнес герцог, вздрогнув. — А на какой виселице?

— На новой, где еще никого не казнили!

— Вы имеете в виду ту, которая была возведена по приказу мессира де Мариньи?..

— Да, — сказал Буридан. — Человек, которого я хочу спасти, будет повешен завтра на рассвете, на виселице Монфокон.

Герцога Египетского пробила новая дрожь. Затем странным голосом он спросил:

— Имя этого человека?..

— Мариньи! — отвечал Буридан.

Предводитель бродяг с минуту оставался неподвижным и безмолвным. Это имя — Мариньи, — он, вероятно, ожидал его услышать, так как не выказал ни малейшего удивления. Его лицо с чертами, окаменелыми за долгие годы безразличия ко всему окружающему, продолжало оставаться непроницаемым.

— Ну, герцог, — проговорил Буридан, — что скажешь?

Герцог встал, взял юношу за руку, подвел к окну, поднял раму и широким жестом обвел Двор чудес, освещенный смоляными факелами, заставленный столами, за которыми пели и пили бродяги и нищие, душегубы и проститутки. Эти столы, за которыми, проливаясь красными, словно кровь, лужицами, текло вино, эти растрепанные женщины в лохмотьях, сидящие на коленях у размахивающих кружками мужчин, эти грубые голоса, радостное пение которых походило скорее на угрозу, эти достойные кисти Рембрандта лица, та или иная черта которых проявлялась в отблесках факелов, тогда как все прочее скрывали сумерки, — эта ужасная картина, обрамленная дрожащими, лепрозными, потрескавшимися руками, в одних местах — яркая, в других — неясная. В ночи это необычное зрелище показалось Буридану одним из тех видений, которые порождает горячка.

Герцог Египетский произнес:

— Во Дворе чудес царят радость и веселье, капитан Буридан. Двор чудес празднует смерть своего смертельного врага, Ангеррана де Мариньи.

Буридан содрогнулся. Предводитель бродяг продолжал:

— Если я спущусь во Двор, взойду на подмостки и прокричу: «Кто хочет отдать свою жизнь во имя спасения жизни капитана Буридана?», вы увидите, что все эти люди встанут, и услышите лишь один голос, образованный из тысяч голосов: «Я! Я!» Но если, капитан, вы подниметесь на подмостки и скажете им: «Я — капитан Буридан; все вы готовы отдать за меня жизнь. Мне нужно спасти Ангеррана де Мариньи. Кто хочет мне помочь?.»., вы увидите, что все эти люди встанут и набросятся на вас, и каждый из них почтет за честь всадить в вас свой кинжал. Мессир де Мариньи обречен, капитан Буридан.

Буридан с минуту оставался задумчивым, словно завороженный разворачивавшимся у него на глазах действом. В этот момент толпа нищих встала и запела. Мужчины, женщины взялись за руки и принялись водить адский хоровод вокруг некого подобия виселицы, установленной посреди Двора. В ту же секунду был поднят и закачался, повешенный за шею, какой-то манекен, тогда как Двор огласили устрашающие крики. Бродяги вешали чучело Мариньи, надеясь увидеть, как на Монфоконе вздернут Мариньи уже собственной персоной!

Буридан не сказал ни слова. Он закутался в плащ, спустился и начал пробиваться сквозь эту толпу вслед за герцогом Египетским, который проводил его до границ королевства Арго.

В этот момент на одной из колоколен пробило полночь.

Мариньи оставалось жить часов пять или шесть, так как, если верить ходившей по Парижу молве, повесить его должны были на рассвете.

— Я его спасу! — прошептал Буридан с непоколебимой верой.

Он побежал и перед Ла-Куртий-о-Роз обнаружил Ланселота Бигорна, который ожидал его, прохаживаясь взад и вперед. Как мы помним, Бигорн последовал за кортежем, который сопровождал Мариньи в Нотр-Дам.

— Ну что? — спросил Буридан.

— А то, что я не только узнал, где он живет, но и поговорил с ним, и он вас ждет.

— Бежим!..

Шатле в те времена был окружен вереницей темных улочек, от которых выделялись зловонные испарения. Улочки эти скрещивались, переплетались, казалось, непроходимый лабиринт защищал эту старую тюрьму или, скорее, образовывал вокруг нее другую тюрьму, убежать из которой было не менее трудно. Лишь перед главными воротами Шатле имелась эспланада, где можно было вздохнуть полной грудью.

На одну из этих улочек и провел Буридана Ланселот Бигорн.

Они остановились перед низеньким домиком. Ни одно из его окон не выходило на улицу. Выкрашенная в красный цвет прочная, массивная дверь была обита железом, что делало ее неприступной, и была снабжена потайным окошечком.

Бигорн с силой постучал по двери кулаком. Через пару мгновений окошечко открылось, и за закрывавшей его решеткой возникла грубая физиономия, едва различимая в свете свечи, которую обитатель этого дома держал в руке.