Буридан

— Слушаюсь, сир, — сказал Валуа. — Но какой бы ни была ваша душевная боль, вы — король, вы не можете забывать о государственных делах. Всего лишь подпись на этих пергаментах, сир, и я вас оставляю. Вот перо, вот чернильница, подпишите, мой король!

— Что это за пергаменты? — спросил Людовик, взглянув на бумаги, которые Валуа раскладывал перед ним на столе.

— Вы же не забыли, сир, что в камерах Тампля у нас содержится важный узник — предатель, мятежник, расточитель королевской казны и фальшивомонетчик? Сир, это человек, который желал вашей смерти.

— Уж лучше б его желание сбылось! — прошептал король. — Я бы умер, не зная.

— Это Мариньи, сир!.. Эти бумаги — приказ о предании его суду; нужно провести процесс быстро, наказать его в назидание другим.

— Мариньи?.. — пробормотал Людовик, проводя по лицу побелевшими пальцами. — Да, точно. Давай!..

И он подписал.

Валуа страстным взглядом следил за этой рукой, выводившей смертный приговор Мариньи, и, когда все было кончено, стремительно подхватил пергаменты и тотчас же удалился.

Людовик Сварливый остался один.

Долго еще он неподвижно сидел в кресле, без единого жеста, почти ни о чем не думая, разве что время от времени по щекам его пробегала большая слеза.

Лишь с рассветом он поднялся, вызвал Валуа и без каких-либо объяснений покинул Тампль. Вместе со своим эскортом король отправился в Лувр.

Именно в этот момент, как мы видели, Страгильдо смог наконец пробиться к графу де Валуа.

Что до Людовика Сварливого, то, не произнеся ни слова, он прошел в свои покои, заперся в спальне и, как был — в одежде, бросился на кровать и тотчас же уснул глубоким сном.

Когда он проснулся, на Париж уже опускались сумерки.

Король вызвал капитана стражи, Юга де Транкавеля, и сказал ему:

— Сопроводите меня в Башню Лувра…

Мы уже имели возможность сказать несколько слов о различных башнях этого старого феодального замка. Говоря о «Башне Лувра», король имел в виду Большую башню — башню в полном смысле этого слова.

Эта Большая башня, у подножия которой, как мы видели, останавливался в начале этого рассказа Буридан, была той, в которой содержали государственных преступников.

Туда-то и была препровождена Маргарита Бургундская, там она и пребывала в заточении.

Она занимала третий этаж, который состоял из двух комнат: маленькой, в которой постоянно дежурили восемь вооруженных человек, сменявшиеся каждые два часа, дабы королева никого не смогла подкупить, и большой, в которой проживала Маргарита.

Ей разрешили сохранить рядом с собой юную служанку Жуану, которая спала в той же комнате.

Впрочем, комната эта была просторной и прилично меблированной.

Свет в нее поступал через огромное окно, но толстые железные решетки делали невозможной любую попытку побега с этой стороны.

Окно выходило на реку. На другом берегу Сены, прямо напротив, виднелась Нельская башня.

Итак, именно там находилась сейчас королева Франции.

Что до ее двух сестер, Жанны и Бланки, то уже на следующий после ареста Маргариты день они уехали под предлогом возвращения к ведущим войну мужьям, уехали, не выказав сестре даже малейшего[12] знака симпатии или сострадания.

Что с ними стало? Мы вынуждены признать, что этого не знаем. И все же смеем предположить, что они так и не присоединились к графу де Пуатье и графу де Ла Маршу, их мужьям. Более вероятно, что сестры вынуждены были покинуть Францию. В любом случае, для нашего рассказа это не имеет большого значения: мы лишь хотели мимоходом отметить малодушие этих девушек.

Итак, жизнь Маргариты Бургундской проходила теперь на третьем этаже Большой башни. Случалось, она долгие часы оставалась в кресле — обессиленная, бледная, со всеми внешними признаками женщины, обреченной на смерть. Когда же испуганная Жана приближалась и дотрагивалась до нее, чтобы удостовериться, что она все еще жива, Маргарита резко вздрагивала, словно пораженная молнией, приподнималась, отталкивала служанку и кричала:

— Дайте уж мне умереть спокойно!

Иногда же, напротив, трепещущая, разгневанная, она прохаживалась быстрыми шагами по комнате. Тогда ее пышная львиная грива распускалась и колышущейся пеленой спадала на полуобнаженные плечи; королева ломала руки и бормотала:

— Я не хочу умирать, не позволю им убить меня; я хочу и дальше любить, любить до конца своих дней!..

Выходившее на реку окно было тщательно завешено занавесками, так что в этой комнате царил благосклонный к мрачным мыслям полумрак.

В этом зыбком свете Маргарита казалась испуганной Жуане одной из тех жертв, которые, будучи помеченными Судьбой, сгорают в огне любви.

Тогда малышка-служанка забивалась в какой-нибудь уголок и с тревогой наблюдала за вспышками любовной ярости, которые так терзали королеву.

Однажды Жуана пожелала приоткрыть занавески, дабы впустить немного света, так как думала, что свет изгонит призраков любви. Маргарита подскочила к ней, резко оттолкнула и прорычала:

— Еще хоть раз дотронешься до этих занавесок — и я тебя убью.