Буриданы

Гитлер хотел посетить в начале месяца только что освобожденную Эстландию и звал Розенберга с собой, ничего плохого он наверняка в виду не имел, с его стороны это был всего лишь дружеский жест, но Розенберг знал, что, если он нанесет визит в свой родной город, пусть и вместе с фюрером, возродится старая клевета о его неарийском происхождении, и поскольку периостит, как всегда при наступлении осени, дал о себе знать, он сослался на него, дабы объяснить, почему вынужден отказаться от столь заманчивой поездки.

— Отнюдь не из-за вас, милый Розенберг, — прервал Гитлер его извинения. — Во всем виноват этот инвалид Хорти, которому врачи запретили подниматься в воздух, не мог же я бросить адмирала, поэтому пришлось довольствоваться путешествием в Мекленбург на поезде. — И, как с ним часто бывало, продолжил без перехода: — Разве не комично, что Венгрией правит морской офицер?

— А разве сама Венгрия не комичное явление? — улыбнулся Розенберг.

Гитлер оживился.

— Вы правы, Розенберг, то, что случилось в восемнадцатом году, не должно повториться, это была наикрупнейшая геополитическая катастрофа века. С народами нельзя обращаться, как с тканью для платья — отрежем немного отсюда и немного оттуда, а потом сошьем. Швы будут видны — и кровавые швы. Немецкий народ еще никогда не был так унижен, как в Версале, даже римляне относились к нам с большим уважением, хоть в те времена мы действительно отставали от них в развитии. Наполеон был только эпизодом, но на сей раз нас хотели поработить навеки. Однако это у них не получилось, мы разорвали цепи, и будущее, что бы ни думали наши враги, принадлежит нам.

Розенберг посчитал, что самое время брать быка за рога.

— Именно о будущем я и хотел с вами поговорить, — сказал он, но вмешался Борман.

— Мой фюрер, два часа.

— И что из того? — спросил Гитлер капризно.

— Вам пора обедать.

Гитлер театрально вздохнул.

— Они меня совершенно измучили своим режимом, — обратился он к Розенбергу. — Хотел бы я видеть: что бы они делали, если бы им пришлось сидеть в окопе и отражать танковый удар русских? Тоже потребовали бы в два часа супу и жаркого? Возможно, и салфетку?

— А что, русские бросают на нас танки? — поинтересовался Розенберг озабоченно. — Я так понял, что они отступают.

— Да, отступают. Но иногда отвечают ударом на удар. Что поделаешь, Розенберг, такова война.

Гитлер вздохнул еще раз.

— Пообедаем вместе, наверняка вы голодны после перелета.

Сопротивляться Розенберг не стал — каждому обеду с фюрером уже заранее была уготована судьба попасть в историю.

Меню состояло из горохового супа и котлет, так что Розенберг понял, почему Геринг отказался от выделенного ему бункера и устроил командный пункт люфтваффе подальше, в спецпоезде. Генералы, однако, ели с аппетитом, выбора не было, а к грубой пище военные привыкли. Розенбергу есть не хотелось, он еще не не пришел в себя после посадки, перевернувшей кишки вверх дном, но, поскольку сидел за столом, все-таки проглотил оба блюда, оставив нетронутым только сервированный на десерт манный пудинг.

Гитлер в лукулловом пире подчиненных не участвовал, он, как положено козлу, кормился цветной капустой — деликатес, который в окопах Первой мировой вряд ли подавали. Вид у фюрера был по-прежнему философский, казалось, он находится где-то далеко-далеко, возможно в Линце, на открытии моста по его проекту, или в пылающей Москве, или вовсе в Валгалле.

Столовая располагалась в одном из бараков, помещение было узким, стулья стояли впритык друг к другу, и к концу трапезы у Розенберга действительно разболелась нога. Только этого не хватало, подумал он с тревогой, с Гитлером и так было трудно спорить, живой ум в нем сочетался с редкостным упрямством, нужно было прилагать массу усилий, чтобы ему что-то доказать, а уехать, не добившись своего, он не мог, это было бы катастрофой, на летнем совещании его противники в нескольких важных вопросах взяли верх, сегодня была последняя возможность повернуть ситуацию в благоприятном направлении.

Он стиснул зубы и решил, что, несмотря на боль, будет бороться до конца, подаст даже прошение об отставке, но не отступит. Я что, настолько слабее Гитлера, подумал он. Сидевший слева от него Кепфен, его связной при фюрере, рассказал ему, что Гитлера все начало августа мучил страшный понос, но, невзирая на это, он ежедневно проводил многочасовые оперативные совещания.