Буриданы

— Нет, нет и еще раз нет! — сказал он резко. — Повторяю: мы не можем себе этого позволить, так как это не отвечает нашим целям. Нам нужно жизненное пространство для самих немцев, а как вы представляете себе их переселение на эти земли, если аборигены будут вооружены? Подумайте немного, и вы поймете, что это невозможно. Мы хотим построить на Украине асфальтированные дороги вместо грязных ям, в которых сейчас застревают даже наши танки, мы хотим построить в Крыму санатории, куда немецкий слесарь сможет поехать на своем авто в отпуск, мы хотим заполнить города немцами, оставив славянам труд сельскохозяйственных рабочих, — как этого достичь, если у украинского полицейского будет висеть на шее автомат? Как я буду добывать в Кривом Роге и Запорожье марганец и прочие ископаемые, если шахты окажутся на территории чужого государства? Мне придется платить за это. Но что тогда скажет немецкий солдат? Он скажет: мой фюрер, а во имя чего я воевал?

Розенберг попытался пойти другим путем.

— Мы могли бы начать с балтийских земель, тамошние масштабы поменьше, конечно, и помощь, которую они могут оказать, не столь велика, но если эксперимент себя оправдает, мы можем расширить его на Украину и другие оккупированные территории.

— Балтийские земли? Разве вы сами, Розенберг, не говорили мне когда-то, что эстонцы и латыши ненавидят немцев?

— Видите ли, мой фюрер, в начале двадцатых годов они действительно ненавидели балтийских немцев, поскольку считали нас виновными в том, что им в свое время не удалось создать собственного государства и населенная ими земля попала в руки тевтонского ордена. Но теперь ситуация изменилась, большевистский террор породил в них смертельную ненависть к русским, к нам же они относятся как к спасителям, вам наверняка рассказывали, как они встречают наших солдат с цветами…

Ноздри Гитлера зашевелились, что означало, что он польщен.

— Сколько их?

— Латышей примерно два миллиона, эстонцев — один.

— А германизировать их представляется возможным?

Розенберг немного подумал.

— Всех вряд ли, но какой-то процент — да. Латышей, наверное, около половины, а эстонцев и на все три четверти. В них немало немецкой крови, сами знаете, право первой ночи…

— А они арийцы?

Это был неприятный вопрос.

— Латыши — да, эстонцы — нет, они финно-угры.

— Жаль.

Гитлер еще некоторое время постукивал костяшками пальцев по столу.

— Нет, Розенберг, все-таки нет. Гиммлер собирается переселить в Эстляндию голландских немцев, а что будет, если мы до того создадим там, как вы предлагаете, образование, напоминающее национальное государство? Нет, сперва германизация, потом независимость.

Зачем уж тогда независимость, подумал Розенберг с грустью, но промолчал — его аргументы были исчерпаны.

Но именно в тот момент, когда ему показалось, что все кончено, Гитлер вдруг сказал:

— Хотя, кто знает, возможно, вы в чем-то правы. Думаю, может, действительно имеет смысл сохранить для этих народов некоторые реквизиты суверенитета. Что вы предложили бы в первую очередь?

Розенберг оживился и стал с энтузиазмом рассказывать про параллельные органы самоуправления, приготовления к основанию которых уже велись. Гитлер одобрил эту идею, так же как и ограниченное использование национальной символики, после чего Розенберг осторожно вернулся к украинской проблеме.

— На Украине мы тоже можем создать самоуправления, но со всем остальным там трудности, видите ли, в отличие от балтийских стран украинцы никогда не имели государственности, у них нет традиций, их надо еще сформировать. Нам нужно развивать их язык, чтобы они с большей уверенностью могли бы противопоставить себя русским…

С самоуправлением Гитлер опять-таки согласился, был даже готов освободить попавших в плен красноармейцев украинского происхождения, но что касается языка и культуры — Розенбергу был дан решительный отпор.

— Сначала выиграем войну, там будет видно.

Мнение Розенберга было кардинально другим — он полагал, что для победы в войне необходима помощь украинцев.

— Из Эстонии и Латвии нам много солдат не набрать, но украинцы — крупный народ, их больше тридцати миллионов…

В конце концов Гитлер сдался.

— Хорошо, Розенберг, мы дадим им независимость, но не сейчас, а лет через двадцать пять. До этого нам надо сохранить на Украине протекторат.

Это была небольшая, но все-таки победа. Остался еще вопрос Коха, но тут Гитлер оказался непреклонен, и Розенберг перестал спорить.

— Это все, что вы хотели со мной обсудить? — спросил Гитлер.

Розенберг ответил утвердительно, поблагодарил за доверие и попросил разрешения удалиться.

— Погодите. Выпьем кофе и продолжим. У меня к вам тоже есть дело.

Гитлер подал знак Ламмерсу, тот позвонил, и сразу в зал совещаний влетела целая стая девушек.

— Это мои секретарши, Розенберг, им здесь ужасно скучно, вот я и пользуюсь любой возможностью их немного развлечь.

Секретарши подали кофе, Гитлер подставил свою чашку и угостил всех, галантно передав по кругу блюдо с пирожными, которое притащил Борман.

Примерно через полчаса он отправил девушек восвояси.

— Продолжим, мой милый Розенберг.