Буриданы

Волей и энергией фюрера Розенберг, конечно, не обладал — но этого не было ни у кого, в течение многих лет Розенберг наблюдал за тем, как Гитлер последовательно движется в сторону намеченной цели без единого дня отдыха. Это было титаническое сражение, поскольку, логически рассуждая, Гитлер не имел никаких шансов достичь вершин власти, это был одинокий, чужой в Германии человек, по сути, эмигрант, без денег, без связей и — что, возможно, главное — без поддержки товарищей по университету, на которую обычно надеются те, кто идет в политику. Гитлер в университете не учился, а если бы даже и учился, то в Венском, от которого в Германии не было бы никакой пользы. Все, чего Гитлер достиг, он достиг только благодаря личным качествам; ну и благодаря тому, что родился вовремя, еще полвека назад он на большее, чем стать владельцем пивного ресторана, не мог рассчитывать — это была другая страна, другая эпоха, другие нравы. Республика все изменила, вдруг выяснилось, что наследник юнкерской мызы и сын таможенного чиновника имеют больше общего, чем различий, они оба граждане и могут быть избраны. Старые авторитеты пали, новых не возникло. На это Гитлер и рассчитывал — на отсутствие почтения. Не существовало такого человека, которого нельзя было критиковать, будь то дюссельдорфский стальной магнат или католический священник.

Но это отнюдь не означало, что народ не тосковал по иерархии как таковой, по иерархии an sich. Вот это хитрец Гитлер понял и предложил взамен новую табель о рангах, основанную на расовых признаках. Идея на самом деле принадлежала Розенбергу, но он не обижался, что фюрер как ни в чем не бывало ею воспользовался, скорее, наоборот, был ему признателен, поскольку в другом случае его бессмертная теория вряд ли нашла бы путь в массы. Он был только наблюдателем, холодным философом, в дни своей юности в Москве он увидел, на что способны евреи, если их подпустить к власти, и поэтому старался предупредить мир об этой чуме. Гитлер, разделяя его мировоззрение, вдохнул в теорию жизнь, и делал он это иногда с такой решительностью, что по коже Розенберга аж мурашки бегали — успокаивало только то, что от него ничего не зависит.Теперь зависело.

Когда Гитлер в апреле пригласил его к себе и сообщил, что собирается через месяц напасть на Россию, Розенберг, разумеется, был польщен доверием, но не более того, ему и в голову не приходило, что он может послужить фюреру и в условиях войны, разве что тогда, когда возникнет надобность перевоспитать подчиненные народы в духе национал-социализма. Но Гитлер имел к нему предложение намного серьезнее — пусть Розенберг встанет во главе министерства оккупированных (тогда еще только гипотетически) восточных земель. От этой новости Розенберг онемел. Он не считал себя администратором, скорее — художником, который только по необходимости, дабы заработать на кусок хлеба, подвизается то в сфере журналистики, то в качестве чиновника, с намного большим удовольствием он бы рисовал акварели или чертил проекты, как Шпеер, и если он с полной ответственностью относился к задачам, стоявшим перед ним, как уполномоченным по делам мировоззрения и руководителем оперативного штаба, носившего его собственное имя, то только в силу своего характера — он был человеком от природы добросовестным. Даже в министры по иностранным делам при Гитлере он не очень стремился, хотя и боялся, что на эту должность назначат какого-то совершенно некомпетентного типа, как и случилось.

А теперь ему предложили больше, чем министерство, — ему предложили целую провинцию, по масштабам в несколько раз превышающую территорию Галлии и Британии.

Это была огромная ответственность, и все же он не колебался, давая согласие, — не колебался, поскольку был уверен, что лучше него никто с этой работой не справится. Он был единственным из руководства НСДАП, кто знал эти территории, тогда оккупированные только гипотетически, а сейчас уже в реальности. Ревель был не только городом, где Розенберг родился, там он ходил в школу, а потом учился в других городах России, в Риге и в Москве. Раньше происхождение было ему помехой, его поддразнивали из-за его балтийского акцента, искали в родословной неарийскую ветвь — должность министра вознаградила его за пережитые унижения. Своих ближайших сотрудников он выбрал тоже из людей, для которых Россия не была terra incognita, его заместитель Лейбрандт родился неподалеку от Одессы, Бройтигам же, который сейчас справа от него ел манный пудинг, работал послом в России до Шуленбурга.