У Алекса от потрясения перехватило дыхание — ах вот до чего опять дошло. Он хотел было пожурить девушку, объяснить, что насилием мир лучше не сделаешь, сослаться хотя бы на авторитет Толстого, которого Татьяна читала и уважала, но передумал. В конце концов, что хорошего сделал ему этот Ники, как с некоторых пор пренебрежительно называла его теща? Живет вместе с женой и детьми сразу в нескольких дворцах, тысячи людей их обслуживают, а они только едят и спят. На юг ездят спецпоездом, говорят, там есть отдельный вагон, где царица причесывается. В дороге взбредет дочкам в голову собирать ландыши, останавливают поезд посреди леса, и все движение стоит, пока девчонки забавляются. Поди оправдай этот идиотизм! Кстати, и на Толстого ссылаться было сложно, православная церковь предала писателя анафеме, а церковь без разрешения царя пальцем бы не шевельнула. Так что Ники Алекс не сочувствовал, ему было только жаль Татьяну, сейчас ведь не времена Александра Освободителя. Террористов нынче не оправдывали, их даже не судили — галстук Столыпина на шею и в яму. Жалуйся, кому хочешь!
Татьяне его молчание только добавило смелости.
— Я жду, когда меня вызовут. Мы уже выработали план, я переоденусь крестьянкой и поеду в Царское Село якобы для того, чтобы подать прошение. Револьвер спрячу под юбкой, я девушка, меня обыскивать не станут. Сейчас я учусь стрелять, хожу на левый берег, упражняюсь в меткости, поэтому у меня и не было времени зайти к вам.
Это уже очень походило на фантазию — мало ли что придет в голову романтичной девчонке. Эсеры точили зубы на царя много лет, будь его убийство таким простым делом, Ники давно переселился бы на тот свет.
— А ты не боишься, что я тебя выдам?
— Вы?! Это невозможно.
В очередной раз тревожно оглядевшись, Татьяна открыла ворота, и они вошли во двор, в котором стоял весьма приличный двухэтажный каменный дом. Рядом с дверью цвела акация. К парадному, однако, Татьяна идти не стала, они свернули за угол, откуда вела лестница вниз, в подвальный этаж. Когда девушка отпирала дверь, Алекс заметил, что ее руки дрожат. Тоже мне цареубийца, усмехнулся он, с трех футов промажет.
Через темную сырую переднюю они прошли в крошечную кухню и через нее в комнату немногим большую, которую еще более сужала отгораживавшая один из углов ширма. Мебели было мало, только низкий комод, стол и пара стульев, и все равно тесно.
— Присаживайтесь, Александр Мартынович! Я поставлю чайник.
— Не надо, Татьяна, я спешу.
Это была неправда, но Алекс чувствовал себя здесь неуютно, На столе стояло блюдо с дешевыми медовыми пряниками, в вазе краснели маки — казалось, Татьяна кого-то ждет.
— Хорошо, я сейчас принесу книгу.
Татьяна исчезла за ширмой, где, наверное, была ее постель. Без особого любопытства Алекс огляделся: на стене висела фотография, в центре мужчина в офицерском мундире, по одну сторону от него женщина лет тридцати пяти с суровым лицом, по другую — Татьяна. Снимку было несколько лет, и Алекс подумал, что тут глаза девушки еще такие, какими он привык их видеть: искренние, наивные, невинные.
— А что делает твоя мама?
— Она не нашла здесь работы и переехала в Таганрог к тете. У тетиного мужа там маленький магазин, мама им помогает. На отцовскую пенсию не проживешь.
Девушка вышла из-за ширмы с книгой в руках, и Алексу показалось, что она успела за эти пару минут причесаться и даже надушиться. На ней была та самая нарядная белая блузка, что на фото, и Алекс не смог вспомнить, была ли она и на улице в ней же или сейчас поспешно переоделась, — собственно, какое это имело значение?
— Пожалуйста!
Портфеля у Алекса с собой не было, он попытался впихнуть книгу в карман, но та была довольно велика и не влезала в него.
— Может, найдешь, старую газету, чтобы ее завернуть?
Ответа он не получил, девушка словно оцепенела. Алекс стал уже терять терпение, но вдруг заметил, что Таня дрожит всем телом. Что случилось, хотел он спросить, но не успел, девушка словно подкошенная рухнула на колени, обхватила руками ноги Алекса и душераздирающе зарыдала.
— Александр Мартынович, простите меня! Умоляю вас, простите! Это моя вина! Все случилось из-за меня! Если вы меня не простите, я не знаю, что я с собой сделаю!
Алексу не понравилась эта сцена, в ней было что-то животное.
— В чем твоя вина? — спросил он холодно.
— В смерти Рудольфа. Госпожа Марта забыла заплатить мне за уроки, и я нарочно долго копалась в прихожей, чтобы дать ей время вспомнить. Не знаю, что на меня нашло, было совсем не так важно, чтобы она мне заплатила именно в этот день, у меня были деньги. Если бы я сразу ушла, ничего бы не случилось. Но я столько возилась, что это показалось ей странным, и, когда я ушла, она догадалась, в чем дело, и побежала за мной…