Буриданы

Но почему все так пошло? Мне часто вспоминается один эпизод, которому мы были свидетелями, когда Алекс как-то после театра повел меня для разнообразия ужинать к Тестову. Обычно мы ходили в «Альпийскую розу» или в «Билло», иногда и в «Савой», но на этот раз ему захотелось попробовать русскую кухню. У Тестова было много народу, почти все пьяны, столы тесно заставлены блюдами, когда Алекс заказал всего лишь одно холодное мясное ассорти на двоих и бутылку шампанского, на нас посмотрели как на ненормальных — как на ненормальных или как на нищих. Мне показалось, что один официант шепнул другому: «Не обращай внимания, это немцы». Просидели мы там недолго, и именно в тот момент, когда собирались уходить, из фойе послышался жуткий грохот. Мы были уже на ногах, я вздрогнула, но Алекс сказал, чтобы я не боялась, мы пошли в гардероб и в дверях чуть не столкнулись с посетителем, направлявшимся из фойе в зал. Вдребезги пьяный, с красными и словно бешеными глазами, он шатался, размахивал бумажником и как будто хотел что-то сказать, но не мог произнести ни слова. Выйдя в фойе, мы увидели, что большое зеркало разбито, а на ковре среди осколков лежит бутылка шампанского — она осталась целой. Официанты уже убирали, мы прошли в гардероб, Алекс спросил у швейцара, что случилось, и тот сказал: «Да ничего особенного, господа немного развлеклись». Рядом стоял один знакомый Алекса, пока я надевала шляпу, они поговорили немного, и, когда мы уже были на улице, Алекс пересказал мне услышанное от него — оказывается, это вовсе не было случайностью, посетитель, некий купец, именно так все и запланировал, он заявился в фойе с бутылкой шампанского, огляделся, швырнул бутылку с размаху прямо в зеркало и пробормотал: «Офц-нт…счт». И вернулся в зал.

Я думаю, из той дыры, которая образовалась, когда разбилось зеркало, и вошел человек в черном — и не только оттуда. Таких дыр, наверное, было неисчислимое множество. И в наш дом путь ему был открыт, через дверь, которую оставил неплотно притворенной Вертц. Это случилось еще летом, он приехал неожиданно, когда Алекса не было в Москве, принес гостинцев, сидел смущенно в гостиной, слушал, как София играет на рояле, выпил одну чашку кофе, другую, третью, и ушел. Создалось впечатление, что у него тяжело на сердце, что он хочет что-то сказать, извиниться за то, что случилось в марте, либо, наоборот, повторить признание, но не осмеливается, он же такой стеснительный. Только, уходя, он оставил дверь в квартиру слегка приоткрытой, словно для того, чтобы я позвала его обратно или чтобы юркнула за ним в подъезд, чего я, конечно, не сделала, — и вот через эту щель и вошел человек с булатным ножом.

У каждого из нас есть или разбитое зеркало, или приоткрытая дверь, или еще какая-та дыра, через которую он входит, — но как его заставить теперь убраться восвояси?

Глава вторая. Под обломками

Весной Алекс перевез семью на дачу Костомарова, сам же остался в городе, продолжая ходить на работу, хотя делать там было особенно нечего — запас семенного зерна был исчерпан, и, когда прибудет новая партия, никто не знал. Дни напролет они играли с Августом Септембером, которого ему тоже удалось устроить в Наркомзем, в шашки и пили чай, но наконец Алексу это надоело, он ненавидел безделье, и он решил испросить отпуск. Непонятно, смог ли бы он этого добиться собственными силами, Эглитис был человеком осторожным и хотел, чтобы сотрудники всегда находились под рукой — мало ли какая в них может возникнуть надобность, но на помощь пришла секретарша того, рыжая еврейка Рашель Борисовна, которую Алекс с первого дня стал «подкармливать», делясь с ней остатками своей былой роскоши в виде английского чая. «Дайте это мне», — сказала она, когда Алекс объяснил, чего ради явился к начальству без вызова, взяла два листа бумаги с написанным от руки коротким текстом — Август Септембер быстренько присоединился к бывшему патрону — и без стука вошла в кабинет Эглитиса, оставив Алекса среди набившихся в приемную личностей весьма сомнительного толка — о последнем свидетельствовала кожаная мебель предыдущего хозяина, некого миллионера, изрезанная ожидавшим приема народом вдоль и поперек, от скуки, наверное.