Бурнасой* (СИ)

Молча наворачиваю все, что попадается в ложку, отмечая отменное качество еды. Хозяйки с Егором поют. Ребята мои постепенно хмелеют, что настораживает - дело-то еще не сделано, чего не скажешь о хозяине, который не пропускает ни одного тоста. Видно очень крепок на голову.

Николай, наверно чрезмерно расчувствовавшись, может, устал от блужданий по заснеженным проселочным дорогам, сошел с дистанции первый, уснув прямо за столом. Следом за ним начали клевать носом остальные.

Женщины собрали со стола, оставив закуску и выпивку только мне и Егору, который был свеж, словно и не пил вовсе. Алевтина уложила спать Колю, постелив мне в одной с ним комнате. Варвара увела к себе остальных. Детишки разошлись по своим комнатам. Только мы с Егором никак не можем наговориться.

Для меня он видится загадкой, которую хочется понять. К тому же любопытство. О таком я никогда не слышал. А Егор рад поговорить по душам. Видно, свербит внутри, хочется поделиться своим наболевшим кому-то чужому, незнакомому, кто не станет срамить или попрекать. Алевтина тоже ушла к себе, выключив везде свет, кроме лампочки над столом.

Хозяин налил еще одну, вопросительно посмотрел на меня. Я тоже налил. Выпили, хрустнули квашеной капустой, отправили в рот по ложке морошки. Егор прокашлялся, словно предстоит сказать или сделать нечто особенно важное, на что нелегко решиться и начал рассказывать. Передать сказанное слово в слово у меня все одно не получится, поэтому пересказываю, что сумел запомнить, тем более он перескакивал с одного на другое, торопясь не успеть высказать все или волновался слишком. А было так...

Лет около тридцати тому назад, году этак в сорок седьмом или восьмом, понятно, что тысяча девятьсот, в этой самой деревне, насчитывающей тогда дворов восемь, не более, жила Верочка Селиверстова, дочка небогатого в прошлом крестьянина, а нынче инвалида, вернувшегося с войны искалеченным, хотя и способным еще трудиться. Мать ее умерла к тому времени от туберкулеза, осложненного продолжительным голодом. Вышло так, что на войне был отец и возвратился живым, а мамка, оставаясь в тылу, сгинула преждевременно. Дом их стоял на самой окраине. Был низок и черен. Но что означает окраина? С одной стороны это начало деревни, с противоположного - конец. Смотря, с какой стороны заехать.

Однажды, в студеном и снежном январе, тогда снег не падал, а сыпался, как нынче, в деревню подкатил на дрожках всадник. Никто не знает, отчего ему вздумалось остановиться у первого же встретившегося ему дома, наверно самого бедного и маленького в этом поселении: cлишком сильно устал, не хотел, чтобы его видели, или усмотрев дымок из печной трубы представил себе теплый уютный кров и отдых с нелегкой дороги. О том неизвестно. Да и не важно. История о другом.

Верочке в ту пору было было девятнадцать лет. Девица спелая, гладкая, ухоженная. Хоть сегодня на выданье. Прямой стан, лебяжья походка, белая кожа. Волосы тоже почти белые, лишь слегка с желтизной. Толстая коса до пояса, пухлые рубиновые губки, румянец во все щеки, неотразимая улыбка невинной молодости. Ко всему еще мастерица. Мать успела выучить ее кроить, шить, вышивать, да и хозяйство обиходить.

Мамка умела все или почти все. Что могла сама, то и дочурка освоила, местами куда лучше управляется. Особенно удаются ей пироги, да сдоба. Это у них в доме никогда не переводится. Денег в семье не густо, зато с продовольствием, не смотря на послевоенные трудности, все в порядке. Отец на стройке подрабатывает, все больше за продукты и мануфактуру. Дочка обшивает всю деревню, хозяйство содержит. Не велико богатство, однако есть корова, куры и гуси. За домом поле картофельное. В палисаднике огород. Два покоса в пойме реки. Если внимательно приглядеться - всего в достатке. Не хватает только любви. Природу не обманешь. Она близости требует и эмоций. Особенно у молоденьких девушек, подсознательно чувствующих потребность в материнстве. Только через любовь и невероятную чувственность проложена дорожка к желанному, которое даже у маленьких девочек неосознанно прячется в любви к куклам.

Верочка, как и все в ее возрасте, тоже мечтала о страстной любви, хоть и не догадывалась какая она, эта любовь. Только все о ней говорят, а девчонки от удовольствия даже глаза зажмуривают. Знала Вера только одно, что скрывается та любовь где-то внутри. Как подумает о ней, так хорошо и сладостно становится, а внизу живота наступает приятная горячая тяжесть и томление. Тогда так хочется до себя дотронуться голыми руками, особенно грудь, живот и между бедер. Не часто выдается доставить себе удовольствие, да и стесняется она сверх всякой меры, словно свое тело, притягивающее магнитом внимание и потребность в ласке, большой грех.