Бурвиль

Первые комедии Шарло вызывают аналогичную реакцию. Например, классическая ситуация - Шарло встречается с верзилой. Маленький, тщедушный, опрокинуть его, казалось бы, можно одним пальцем, что нередко вытекает из предыдущей сцены. Но вот появляется здоровый детина, с которым Шарло почему-то приходится схватиться - либо в порядке самозащиты, либо защищая свою честь, свое достоинство (это еще комичнее - какое уж там достоинство под отрепьями?). Словом, он вступает в неравную борьбу и... одерживает победу, а зал разражается смехом, хотя никто не знает, почему он смеется. "Но послушайте, это же глупо!..". Никакой социальной критики, похоже, никакой критики вообще. Кажется, думать тут не над чем, и этот смех раздражает так называемых интеллектуалов. Так же раздражал их смех, возникавший при одном появлении на эстраде Бурвиля, нашедшего свой типаж - дуралея, который смело сталкивается лицом к лицу уже не с безвестным верзилой, а с самой публикой, можно сказать, даже с целым миром в лице этой публики, состоящей из здравомыслящих людей, проявляя невозмутимое доверие, о чем свидетельствует его улыбка и упорное нежелание видеть, что над ним потешаются. Зрители принимают "Новые времена" в силу легко улавливаемой серьезной сущности фильма, что отчасти оправдывает комизм отдельных моментов. Принимает она и "Веские доказательства" - как бы взятую из жизни историю славной девушки, попавшей в неприятную историю и обвиняемой в убийстве, пока ее не спасает неподкупный судья. И, возвращаясь к единственному моменту в "Веских доказательствах", рождающему смех, надо сказать, что обыкновенный, безобидный жест Бурвиля, когда он завязывает шнурки, раскрывает образ (все остальное в этом очень банальном фильме ничего не стоит) лучше многих реплик диалога. Но что именно он раскрывает, сказать невозможно. Чтобы это выразить, опять потребуется жест.

Вот почему мне кажется, что пренебрежительное отношение к комическому жанру, не содержащему критики, поддающейся немедленной расшифровке, прежде всего вытекает из умения публики понимать, что ей показывают, а потому заявляющей, что тут и понимать-то нечего. Что все это, мол, глупости, и люди мыслящие на комедиях попусту теряют время. И еще дело в том, что комический актер не обнажает своей игры. Он скромно маскирует свою сложность добродушием. Когда вы смотрите какую-нибудь драму, напичканную абстрактными мыслями и неразрешимыми комплексами, возможно, вы ее не понимаете, но предполагаете, что, вероятно, за этими сложными словами скрываются большие мысли, в чем вы порою заблуждаетесь, так как абстрактный символ частенько прикрывает элементарную пустоту. Но так или иначе, а чувствуете себя виноватыми за свою непонятливость вы... Комедия же приглашает зрителя от души посмеяться, как бы внушая, что над ней можно не думать (и доказательство ее несерьезности - смех, который она рождает), поскольку ее задача - способствовать познанию человека и жизни не только умом...

Смеяться или плакать?

У зрителя, смотрящего комедию, есть еще одна причина, смеясь, испытывать угрызения совести... Ведь комедия, которой мы занимаемся, - комедия Бурвиля (или Чаплина -представителя старшего поколения), вскрывая некоторые характерные черты человека, взятого в социальном контексте, ставит зрителя в двусмысленное положение. Она приглашает его смеяться, тогда как он ощущает, что мог бы плакать, что он должен был бы плакать. Трагична судьба людей, веками бьющихся с изнуряющей и обманувшей их надежды жизнью, за которую они упорно цепляются, и было бы логичнее над нею проливать слезы.

Вот почему возможно, что вопрос об оценке комика где-то вопрос нравственный: имеем ли мы моральное право смеяться над тем, что трагично.

Первая реакция - сказать, что нет. Но чтобы правильно ответить - надо поразмыслить. В самом деле, все знают на собственном опыте, что смех нередко возникает в тяжелую минуту. Бурвиль, тонко реагирующий на такое явление, рассказал мне, как в войну при бомбежке он оказался среди потерявшей голову толпы, укрывшейся в одном доме. И тут кому-то на голову свалился большущий горшок с вареньем, и все расхохотались. Случись в обычной жизни такому горшку с вареньем упасть на голову, и к несчастному подбегут, чтобы с беспокойством осведомиться, как он себя чувствует. Но в драматический момент каждый рад любому предлогу, позволяющему отвлечься от драмы. Смех - разрядка.