Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Вера в теорию ресурсов, например, на протяжении десятилетий искажала экономическую политику ЮАР. До белых южноафриканцев наконец-то дошло, что просто наличие запасов золота и алмазов в недрах земли не делает экономику современной, и особенно если инновации, зависящие от высокого человеческого капитала, не используются, потому что по политическим причинам вы намерены держать черных и цветных людей необразованными. Гонконг, Сингапур и Япония, не имея практически никаких природных ресурсов, и Дания, не имеющая ничего, кроме земли для коров, вырвались в современный мир, а большая часть населения ЮАР - нет. Жители Исландии, если брать совсем другой пример, почитают fish как источник своего богатства.

Однако именно исландское образование, пересекающееся с требованиями современного мира, а не широкий океан, сделало эту страну богатой и позволит ей довольно быстро оправиться от неудачного эксперимента с американскими ипотечными ценными бумагами и покупкой автомобилей Mercedes в кредит. Как пишет историк эколого-номических исследований Эрик Джонс, говоря о стране, якобы богатой "ресурсами", "более значимыми активами США были [не ресурсы, а] рынки и институты, способные энергично эксплуатировать эти ресурсы".

 

Глава 22.

 

Тем не менее, в последнее время четыре впечатляющих ученых настаивают на использовании угля: Энтони Ригли (1962, 1988), Кеннет Померанц (2000), Роберт Аллен (2006, и др., 2009) и Джон Харрис (1998). Исторический демограф Ригли долгое время утверждал, что промышленная революция произошла благодаря замене минерального топлива на древесину и энергию животных. В каком-то смысле он, безусловно, прав, поскольку древесина не могла легко обеспечить топливом паровые двигатели и доменные печи Англии - хотя обратите внимание, что вплоть до XIX века в Соединенных Штатах древесина использовалась для питания пароходов на Миссисипи, а древесный уголь - для выплавки чугуна в Пенсильвании. Тем не менее, залежи угля действительно коррелируют с ранней индустриализацией. Угольная полоса Европы от Мидлотиана до Рура положила начало промышленному росту. Английский уголь с самого начала играл важную роль в отоплении лондонских домов, чернении Черного Континента и, в конечном счете, в работе паровых машин Манчестера, хотя хлопчатобумажные фабрики Манчестера (Нью-Гэмпшир) продолжали использовать падающую воду. Трудно представить себе крупные электростанции, работающие на бревнах. В конце концов, гидроэлектростанции и особенно атомная энергетика смогли заменить уголь, и мы все надеемся, что ветровая, солнечная и геотермальная энергетика одержит верх. Но старый грязный уголь по-прежнему имеет большое значение.

Однако наличие угля не кажется, по крайней мере на статическом уровне, достаточно важным для шестнадцатикратного или даже удвоенного коэффициента 1780-1860 гг. Как заметил Эрик Джонс, способность использовать имеющиеся ресурсы может иметь большее значение. Очевидно, что уголь определял местоположение промышленности, но не следует путать местоположение с общим масштабом и национальным выигрышем. Доля земли в национальном доходе в XVIII веке была гораздо выше, чем сейчас (возможно, 20% тогда против 2-3% сейчас), но доля угольных земель в составе всех земель была невелика.2 Расчеты стоило бы провести, но они, вероятно, окажутся такими же, как и другие. Грегори Кларк и Дэвид Джекс недавно утверждали, что заменители угля означают, что верхняя граница потерь от отсутствия угля в Британии составила бы всего 2% национального дохода, в то время как объяснимым является 100-процентный рост до середины XIX века и гораздо больший рост после этого. Вспомните шарикоподшипники и бомбы союзников.

Тем более что уголь можно было перевозить, и он перевозился - шел в Амстердам и Лондон, перемещался по Европе и миру, как шведское железо и пиломатериалы, или французская соль, или ирландский скот. Наличие угля в доступном месте с небольшими затратами, возможно, было важно для паровой стадии индустриализации, скажем, 1800-1950 гг. А до появления железной дороги очень важен был морской транспортный путь. Однако дело в том, что уголь не обязательно должен был находиться на месте. Как отмечает Голдстоун, если бы угольный склад находился в Нормандии, то лондонские камины и корнуоллские насосные двигатели импортировали бы свой уголь из Франции, и мы не имели бы мудрых разговоров о необходимости британского угля внутри правового поля Британии. Однако Нормандия вовсе не обязательно стала бы индустриальной, если бы не обладала необходимым достоинством и свободой буржуазии (о ее положении, во всяком случае, в сознании парижского духовенства 1856 г., можно судить по "Мадам Бовари"). Местом наибольшего использования паровых машин был Корнуолл, где не было угля, зато его в гигантских количествах добывали через Бристольский канал в Южном Уэльсе. Компания Norrland в Швеции экспортировала пиломатериалы и бумажную массу, но не производила каркасы домов и бумагу.