Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Фактическое препятствие - это ограничение, а-ля Макс У. Потенциальное препятствие - это символ и стыд, не укладывающиеся в бессмысленное понятие ограничения или выравнивания стимулов. Он часто проявляется, например, в виде интернализованного самоуничижения. Она может проявляться как самоцензура при королевском дворе или как зависимость демократической толпы от работодателей или рекламодателей. "Ничто не означает раба, - писал Сидней в ответ сторонникам абсолютной монархии, - кроме зависимости от чужой воли". Тогда такая зависимость, как работа в корпорации или должность ассистента профессора без стажа, является своего рода рабством. Для свободного человека в неоримской теории свободы важен потенциал ущерба (а не реальный ущерб, о котором говорит либеральный утилитаризм). Это вопрос смысла, достоинства, а не бюджетных ограничений. Роберт Бернс пел: "Трусливого раба мы обходим стороной: / Мы смеем быть бедными за это". Так и Сидни осмелился отказаться от признания вины, когда его обвинили в государственной измене перед любимыми судьями Карла II, и умер за это. Он умер за смысл и нравственность, а не за благоразумие и стимулы.

 

Глава 34.

 

В любом случае, имея на руках персонаж Max U Only, Дуглас Норт считает, что он вооружился для объяснения современного мира. Аксиома заключается в том, что "экономические субъекты имеют стимул инвестировать свое время, ресурсы [в широком понимании экономиста как "средства для достижения целей"] и [личную] энергию в знания и навыки, которые улучшат их материальный статус". Вопрос, по мнению Норта, заключается в том, во что "инвестирует" Макс У.: в острые мечи, с помощью которых он может красть деньги, или в эффективные машины, с помощью которых он может прясть хлопок. Обе инвестиции повышают материальный статус Макса У.

По какому пути пойдет наш гоишер kop Max U? Норт ставит перед политэкономией важнейшую проблему, стоящую перед ней от пещер до самых высоких цивилизаций, а именно: прочность прав собственности. Однако, указывая на эту проблему, он и его школа совершают логическую ошибку, уводящую от вопроса. "Экономическая история, - заявляет Норт, - в подавляющем большинстве случаев представляет собой историю экономик, которым не удалось выработать набор экономических правил игры (с обеспечением их соблюдения), вызывающих устойчивый экономический рост". Фраза "вызывающих устойчивый экономический рост" делает аргумент кольцевым. Институт не является тем институтом, который он имеет в виду, пока он не вызывает Индусской революции. Он предположил свой вывод, а именно, что изменение прав собственности - его "институты" - вызвало промышленную революцию. Этот аргумент не поддается опровержению, поскольку его интересует только изменение прав собственности, которое (как он предполагает без доказательств) действительно вызвало промышленную революцию. Норт предполагает, что устойчивый экономический рост был вызван изменением правил/институтов, а не инвестициями, внешней торговлей или, что более правдоподобно, идеологическим развитием.

Чтобы превратить его утверждение в осмысленную гипотезу, необходимо разделить его на две части. Часть 1 превратить в эмпирическое утверждение о том, что "многие экономики не смогли создать правила", добавив некоторый фактический стандарт для определения того, когда правило было достаточно "создано". (Тогда в части 2 можно было бы спросить, "было ли изменение правил, скажем, в Англии XVII в. достаточно большим, чтобы действительно вызвать устойчивый экономический рост". (Что будет еще сложнее).

Основным примером институтов, стимулирующих рост, Норт считает поселение 1689 года в Англии. Многим эконо-мистам, которые мало что знают о Средних веках, это показалось разумным с виду, / Посмотрите на картинки и переверните страницы. Они мыслят, как я уже говорил, в терминах максимизации в условиях ограничений, и поэтому их завораживает утверждение, что институты просто являются ограничениями, которые были ослаблены в 1689 году. "Мило", - думают они. Часть ослабленных ограничений Норт хочет сделать эндогенными, вызванными самим ростом. "Еще симпатичнее", - говорят экономисты в своей очаровательно невинной манере. Инвестиции торговца Max U "в знания и навыки будут постепенно и инкрементально изменять базовые институциональные рамки".

Эндогенная история Норта (у него есть и экзогенная) похожа на историю его друга Брейделя. Браудель, как мы видели, утверждал, что из ло-кальных рынков с расширением торговли наступила эпоха высокой коммерции, а из эпохи высокой коммерции с расширением торговли наступила промышленная революция. Аналогичным образом Норт пишет: "Междугородняя торговля в ранней современной Европе с XI по XVI вв. была историей последовательно усложняющейся организации, которая в конечном итоге привела к становлению западного мира".5 Брейдель не так торжественно, как Норт, оценивал прогресс от местной торговли к мировой, а затем и к промышленным инновациям, сохраняя подозрительность французского интеллектуала к буржуа.