Собственность в любом случае - идея не современная и не исключительно буржуазная, хотя горожане наиболее активно работали над расширением значения понятия "собственность". Чувство частной собственности жестко заложено в человеке, и это подтвердит каждый, кто воспитывал двухлетнего ребенка. Маленького Дэниела нужно учить играть в добрые игры и делиться по-социалистически - его инстинкты, как и инстинкты любого двухлетнего ребенка, жестоко селективны, это худшая черта капитализма, который больше заинтересован в своем, чем в своем. Экономист Герберт Гинтис говорит о "равновесии частной собственности", отмечая, что "доинституциональная "естественная" частная собственность наблюдалась у многих видов в форме признания территориального владения". В классической статье 1976 года по эволюционной биологии Джона Мейнарда Смита и Джеффри А. Паркер назвали "буржуазной" эволюционно устойчивую стратегию, если для разрешения споров используется существующая у животных собственность (они следовали распространенному среди тогдашних клерикалов марксоидному представлению о том, что для человека частная собственность - это новая и новаторская стадия его истории). Две собаки признают право собственности, согласно которому тот, кто первым доберется до клочка, владеет им, даже против более крупной собаки, способной его украсть. Крапчатая лесная букашка, Pararge aegeria, вторгшаяся в лес на участок солнечного света на земле, уже являющийся "собственностью" другой крапчатой лесной букашки, в силу эволюции была бы склонна уступить. Гинтис уточняет аргумент Смита-Паркера и приводит другие доказательства того, что животные и двухлетние люди действительно имеют стимулы к "буржуазному" поведению и неоднократно было замечено, что когда собственность приобретает значение, т.е. когда бобер, или акр земли, или право на забор воды из реки Колорадо становятся настолько ценными, что их неправильное распределение может привести к значительным социальным потерям, даже общинное или тираническое правительство часто начинает принуждать к соблюдению приватности26. Это происходит, если, конечно, оно не находится под влиянием антибуржуазной риторики, например, личной преданности степного всадника своему вождю или коллективистских, романтических, постхристианских и псевдосемейных мечтаний европейцев XIX в., воплотившихся в авторитаризме фюрера или генсека XX в.
В качестве примера научных ошибок в этой литературе можно привести фабульную "трагедию общин", о которой в 1968 г. писал Гаррет Хардин (в помощь, напомним, довольно распространенному в его время и сохраняющемуся сейчас среди радикальных экологов авторитарному утверждению, что свобода иметь семью нетерпима и что демографическая политика должна быть, по его словам, "взаимным принуждением, взаимно согласованным").Правда, как утверждал Хардин, если в европейских деревнях допустить чрезмерное обростание общих пастбищ, то это приведет к потере эффективности, поскольку овцы и скот будут вырывать траву и поедать ранние побеги, обновляющие ее. Но Хардин не знал, что жители европейских деревень, о которых идет речь, как это ни удивительно, понимали это не хуже, чем современные ученые, а может быть, даже лучше, и для предотвращения потерь ввели ограничения ("подстригание"). Убытки от отсутствия ограничений на пользование общиной были бы гигантскими при небольшом количестве пастухов, если бы, как предполагает Хардин, каждый пастух действовал так, как действует "олигополист Курно", т.е. если бы он ошибочно игнорировал реакцию других, когда ставил на общину лишнюю корову28. Как заключает историк Филип Хоффман, "мораль здесь может заключаться в том, что групповые права сельскохозяйственной собственности, которые мы видим в малых обществах, могут быть почти оптимальными большую часть времени" из-за "повторяющихся взаимодействий". Как говорит великий медиевист Амброз Рафтис, в противовес устаревшему представлению о трехпольной "системе", "нынешнее признание" среди историков сельского хозяйства состоит в том, что "принятие решений на местах" "необходимо для эффективной производительности".