Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Другая проблема прокрустовского хода, заставляющего творчество ложиться на модели накопления, состоит в том, что люди тоже со временем обесцениваются. Нужно было изменить социальную риторику, чтобы поколение за поколением людей, ежегодно получающих образование в массовом порядке, хотело внедрять инновации (или, если уж на то пошло, продолжать получать образование), и внедрять, и внедрять. Есть еще социальный или духовный капитал - но он находится в разговорах и оценках, то есть в идеях и культурной грязи. Как следует из работ Кристины Маклеод и Антонио Грамши (странная пара, надо признать), новая риторика должна обновляться и укрепляться с каждым новым поколением. В противном случае она превращается в пыль. Перемены в сознании и на устах не были единовременными. Маклеод утверждает, что "памятник Джеймсу Уатту, установленный в 1834 г., и мероприятия по сбору средств [1824-1834 гг.], связанные с ним, повысили осведомленность о новой технологии и помогли сформировать более позитивное отношение к ней". То, что Грамши назвал "историческим блоком", должно постоянно обновляться, как будто это машина, подверженная быстрому износу - сама настоящая книга является примером таких риторических инвестиций в обновление.

 

Я, однако, не привожу вольных аргументов в пользу "культуры" как объяснения успеха в Северном море. Джек Гуди, знающий толк в культуре, яростно осуждает "неточные объяснения "культурного сдвига", ... которые ничего не дают, поскольку опускают любой фактор человеческой преднамеренности, агентности и оставляют причинность в руках слепой, не думающей "культуры", которая изменяет модели в соответствии с другими "институтами" (функциональный анализ) или с базовой формулой (структурный анализ)". Ландес, выступающий за культуру, тем не менее мудро замечает, что "культура не стоит особняком. Экономический анализ лелеет иллюзию, что одной веской причины должно быть достаточно, но детерминанты сложных процессов неизменно множественны и взаимосвязаны". Первая большая работа по экономике, которую я написал в колледже, была бездушной атакой на концепцию социального психолога Дэвида Макклелланда "потребность в достижении". Я был второкурсником, очень мудрым дураком и воображал, что не согласен с МакКлелландом. Ландес действительно согласен с МакКлелландом, и к настоящему времени я отношусь к аргументам МакКлелланда и Ландеса с гораздо большим уважением, чем в 1962 году. (Жаль, что сейчас я не знаю столько же, сколько знал в те догматически-материалистические девятнадцать лет). Нельзя просто отбросить сакральное и социологическое (переменные S) в пользу исключительного внимания к профанному, прозаическому и ценовому (переменные P). Именно это пытались сделать экономисты со времен Джереми Бентама - с некоторыми успехами и множеством глупостей. Для правильной научной работы необходимо контролировать все переменные, а не просто молиться, чтобы переменные S не вмешивались в процесс, коррелируя с членом ошибки. (При этом, однако, мы с Ландесом вернулись бы к нашему четырехдесятилетнему спору о числах. Он сказал бы, что переменные S не поддаются измерению. Непоседа.)

Проблема в том, что культура, измеряемая или нет, поразительна и, по иронии судьбы, непредсказуема именно потому, что она является инструментом человеческой деятельности. "Культура может все изменить", - часто говорит Ландес. Хорошо. Давайте проведем мысленный эксперимент, чтобы проверить, как культура может "все изменить". Не стоит использовать ретроспективу. Предположим, что в одной очень отсталой стране - назовем ее R - признанная церковь решает навести порядок в литургии, устранив некоторые старые искажения в священных текстах. Группа верующих, сами по себе тупо консервативные во всех отношениях, отвергает новую литургию: их не интересует применение мысли к текстуальной критике. Что из нижеперечисленного предсказывает ваша социальная теория? (1) Установление враждебно относится к этим старообрядцам. (2) Старообрядцы уходят в самоизоляцию. Результат? Либо (3) старообрядцы погружаются в нищету и безвестность по причине (1) и (2). Либо (4) старообрядцы становятся доминирующей силой в экономике страны на ближайшие два столетия, что обусловлено (1) и (2).

Причудливый сценарий, разыгравшийся в России XVII века, дает правильный ответ на нашу викторину: (1) и (2); затем не (3), а (4), как пояснил Александр Гершенкрон в книге "Россия в европейском зеркале" (1970). Этот пример не опровергает расплывчатую гипотезу Ландеса о "культуре". Но он показывает, как трудно то, что он считает легким: сказать, кто победит. Старообрядцы в России были единственной успешно буржуазной частью российского общества в XVII-XIX вв. Евреи и многие из тех, кого Ландес называет греческим именем "метики" (metoikoi, "люди вне дома", рабочие-неграждане, в России в основном немцы).